Национализм и универсализм в русском религиозном сознании

Если патриотизм не духовен, а основан на «пожаре проснувшегося, испуганного и ожесточившегося инстинкта», он «оказывается слепым аффектом, который разделяет участь всех слепых и духовно не просветленных аффектов: он незаметно вырождается и становится злой и хищной страстью — презрительной гордыней, буйной и агрессивной ненавистью, и тогда оказывается, что сам «патриот» и «националист» переживает не творческий подъем, а временное ожесточение и, может быть, даже озверение. Оказывается, что в сердце человека живет не любовь к родине, а странная и опасная смесь из воинственного шовинизма и тупого национального самомнения или же слепого пристрастия к бытовым пустякам и лицемерного «великодержавного» пафоса, за которым нередко скрывается личная или классовая корысть». Ильин констатирует, что такой больной, уродливый и извращенный национализм ведет исключительно к ненависти между народами, к обособлению, провинциализму и культурному застою. Он призывает к трезвому видению слабостей и пороков своей нации и к их обличению: «Любить свою родину не значит считать ее единственным на земле средоточием духа, ибо тот, кто утверждает это, не знает вообще, что есть Дух, а потому не умеет любить и дух своего народа, его удел — звериный национализм. Нет человека и нет народа, который был бы «единственным» средоточием духа, ибо дух живет по-своему во всех людях и во всех народах. Истинный патриотизм и национализм есть любовь не слепая, а зрячая»19.

 

162

 

В среде эмигрантской православной молодежи была сделана попытка обосновать идею России как «третьей силы», т.е. особого синтеза Европы и Азии, в то же время принадлежащей европейской цивилизации по преимуществу. Это движение именовало себя «евразийским», к нему принадлежали богословы Л. Карсавин, Г. Трубецкой, протоиерей Г. Флоровский, историк Г. Вернадский, филолог Н. Трубецкой, П. Бицилли, Н. Алексеев, А. Казем-Бек, Н. Клепинин и многие другие. Некоторые представители движения евразийцев вернулись в Советскую Россию, где почти сразу же попали в концлагеря, т.е. разделили судьбу сменовеховцев.

Очищение страны от грехов сталинизма богословы, оказавшиеся в эмиграции, видели исключительно на пути покаяния. Замечательный богослов Г. Федотов еще в 1933 г. писал в статье «О национальном покаянии», что «восстановление России, мыслимой как национальное и культурное единство, невозможно без восстановления в ней христианства, без возвращения ее к христианству как основе ее душевно-духовного мира... Без религии — это не нация, а человеческое месиво, глина, из которой можно лепить все, что угодно».

«Почему Россия — христианская Россия — забыла о покаянии? — спрашивает Федотов. — Я говорю о покаянии национальном, конечно. Были ли когда-нибудь христианское поколение, христианский народ, которые бы перед лицом исторических катастроф не видели в них карающей руки, не сводили счеты со своей совестью? На другой день после татарского погрома русские проповедники и книжники, оплакивая погибшую Русь, обличали ее грехи... Жозеф де Местр видел в революции суд Божий. А в православной России не нашлось пророческого обличающего голоса, который показал бы нашу вину в нашей гибели. Это бесчувствие национальной совести само по себе является самым сильным симптомом болезни». По мысли Федотова, покаяться обязаны не только русский народ в своем целом, но и представители как левого, так и правого его лагерей20.

Само по себе явление русской революции было в достаточной степени закономерным. Ее религиозный характер, отмеченный деятелями Церкви, блестяще проиллюстрирован романами А. Платонова и почти «анабаптистской» по содержанию книгой Н. Островского «Как закалялась сталь», где даже первый революционный импульс Корчагина возникает как следствие конфликта со священником, преподающим закон Божий. Участие священнослужителей (о. Г. Гапона, о. Г. Петрова) в социалистических партиях, тяжкий обновленческий раскол Церкви после революции, «архиерейский бунт» 1905 г. — все это свидетельствовало о созревании «революционной ситуации» даже внутри нашей Церкви, которая, не имея элементарной независимости и свободы, не желала более выносить государственный контроль и

 

163

 

служить в качестве проводника имперской идеологии. Размах народного движения после Октября принял, в виде реакции на казенный национализм и казенную религию* не просто универсалистский, но и антинациональный характер. Начинается гонение на Православие, разрушение национальной культуры, полный отказ от старого быта и уклада. В дальнейшем судьбу Православия разделят и остальные религии. Разумеется, все это было лишь одним из аспектов революции, но именно одним из важнейших*.