Национализм и универсализм в русском религиозном сознании

Добившись положения некой «православной экумены» византийского типа, Россия в 1589 г. устанавливает в Москве патриаршество как раз к тому времени, когда Церковь оказывается в полном подчинении у государства. Воспрянувшее ненадолго при патриархе Филарете русское патриаршество теряет свой авторитет вместе с Никоном и вскоре ликвидируется Петром, просуществовав всего 111 лет.

Идеология осифлянства была заведомо обречена, поскольку желала церковно-государственной симфонии, тогда как империя стремилась к неограниченной власти. Последующие имперские притязания на Константинополь имели чисто политическую подоплеку, как некая «мечта о проливах», т.е. военном контроле над входом в Черное море.

Религиозный национализм в обличье московского мессианизма был трагическим, хотя и неизбежным отступлением от евангельского духа; официальная церковность Российского государства в течение последующих трех веков как бы сводится до уровня сакрализации бытового уклада и выполнения формальных правил благочестия. Даже созидание православной семьи понимается как «государево дело» — отсюда «Домострой», ритуализировавший заготовку овощей и фруктов*.

После смерти митрополита Макария и царицы Анастасии Романовой Иван Грозный подчиняет себе Церковь, провозглашая при этом де-факто российский изоляционизм (запрещение боярам «отъезжать», запрет на книгопечатание): всякая боязнь «чужебесия» и влияния из-за рубежа есть проявление инфантильных и невротических фобий любого тоталитарного режима, провозглашающего себя «священным царством».

Живое христианство, подлинная православная церковность не желают принимать мертвечины мумифицированного уклада. Дух универсализма, любви, служения, свободного подвига не иссякает, но принимает иные формы, далекие от официоза. Народная память до сих пор почитает Василия Блаженного, легендарного юродивого, обличений которого якобы боялся сам Иван IV. В нашей Церкви не так много

 

*Во всем этом иногда принято винить «русское варварство», о котором на деле здесь не может быть и речи. Иосиф Волоцкий в своей нетерпимости к еретикам ориентировался на Рим, а его старший современник, печально известный архиепископ Новгородский Геннадий, с восторгом ссылался на инквизицию «шпанского короля, как он свою очистил землю». Учение Волоцкого и его последователей о равенстве царства и священства и обязанности Церкви не подчиняться царю-тирану не имеет никаких аналогий и в византийской традиции и близко идеям Иоанна Солсберийского и Фомы Аквината, а также учению иезуита Хуана Марианы (XVI в.) и современных ему проте-стантствующих публицистов Жана Буше, Уильяма Барклая, Джорджа Бьюкенена, Юниуса Брута и др. Осифлянство по многим своим параметрам можно было бы считать формой «протозападничества».

 

[134] канонизированных женщин, но именно на этот период приходится жизнь и деятельность св. Юлиании Лазаревской, творившей в Муроме чудеса христианского милосердия, при том что сама она жила впроголодь, так как все свое имущество раздала нуждающимся. XVI-XVII вв. — это эпоха массового бегства подвижников благочестия из удушливого климата «московского мессианизма», это — созидание Святой Руси в заволжских, вологодских, поморских лесах, это — время расцвета северного монашества, проповеди язычникам, возникновения казачьей вольницы. Странствующие святые отшельники, основатели новых обителей, такие, как свв. Александр Свир-ский, Антоний Сийский, Нил Столбенский и др., одухотворяют и «окультуривают» дикие и суровые края, оставаясь верными тому «царственному священству», о котором говорил апостол Петр и которое так раздражало царя Петра I, назвавшего именем первоапостола свою новую столицу на Неве.

 

ПАРАДОКСЫ ПРОСВЕЩЕННОГО АБСОЛЮТИЗМА

Открытость Западу, начавшаяся при царе Алексее Михайловиче, принесла России множество положительных ценностей, как материальных, так и духовных. К сожалению, форма усвоения западной цивилизации Россией была, мягко говоря, далека от совершенства. По контрасту с двухвековым изоляционизмом России яркий и сложный мир западноевропейских столиц, с их академиями, университетами, фабриками и судоверфями, поражал воображение правящей элиты и вызывал отталкивание от застывшего старомосковского быта.