Национализм: теории и политическая история

Голландский исследователь Ян Недервеен Питерсе формулирует эту позицию следующим образом: «Концепция гибридизации предлагает противоядие от культурного дифференциализма расовых и националистических доктрин, так как берет за исходную точку тот опыт, который был в рамках этих теорий запретной темой. Она отвергает национализм, отдавая предпочтение пересечению культурных границ. Она подрывает политику формирования этнической идентичности и основы всяких притязаний на чистоту и исключительность, поскольку акцентирует размытость и подвижность культурных границ. Если модернизм выражает этос порядка, четкого разделения посредством жестких границ, то гибридизация — постмодернистскую восприимчивость к смешению, преодолению границ, неустойчивость»[551].

Другими словами, характерная для современной эпохи культурная плюрализация, сопровождающая и стимулирующая политическую демократизацию, подрывает позиции «больших» национальных культур, сформировавшихся в эпоху модерна. Соответственно теряют легитимность и опирающиеся на них «старые», или классические, национализмы[552]. И это — тенденция общемирового масштаба.

* * *

Таким образом, о соотношении, в котором в начале XXI в. находятся демократия и национализм, можно сказать в целом следующее: современная глобализирующаяся демократия, несмотря на определенные тактические компромиссы, в силу своей внутренней логики выступает в качестве оппонента всех форм старого национализма — либерально-демократического, поскольку он «национально ограничен», и авторитарного — поскольку он не только «национально ограничен», но еще и антидемократичен.

В этом смысле доминирующая тенденция к глобализации демократии, несмотря на определенные рецидивы национализма даже в развитых странах Запада, делает политический национализм «больших» наций все менее и менее актуальным. Что же касается волны «нового» национализма, прокатившейся в 1990-х гг. по многим странам Восточной Европы и бывшего СССР, то ее можно рассматривать как политическое проявление догоняющей или «запаздывающей модернизации» соответствующих обществ. Однако даже в этом случае националистические движения в очень редких случаях смогли удержаться на стратегических позициях в рамках возникших политических систем...

Так что реалии конца XX — начала XXI вв. вполне оправдывают слова авторитетного исследователя национализма Бенедикта Андерсона, который писал об угрозе «разрушения той смысловой черточки, которой в течение двух столетий были сопряжены между собой государство и нация. В лучшие для этой черточки времена, когда мечтой националистических движений было обретение собственных государств, люди верили в то, что подобного рода государства способны обеспечить им процветание, благополучие и безопасность, а также гордость и международное признание... (При этом. — Авт.) предполагалось, что этим государствам гарантировано подчинение и безраздельная преданность большинства граждан, считающих себя принадлежащими к нации. Нет ничего более сомнительного, чем долгая жизнь подобного рода предположений»[553].

Тем не менее национализм не собирается тихо и мирно покинуть историческую сцену, сдаться, так сказать, «без боя».

С одной стороны, в складывающихся исторических условиях в рамках отдельных этнонационалистических движений активизируются наиболее радикальные и экстремистские элементы. И это понятно, поскольку нарастающие и, по-видимому, неотвратимые проявления глобализации (наплыв иностранных рабочих, «макдональдизация» культуры, финансовая интеграция и проч.) — с точки зрения простых националистов, подтверждают именно их правоту. Соответственно в подобных кругах все большую популярность обретает идея бескомпромиссного сопротивления «глобальной системе», вплоть до использования террора.