Национальная Россия: наши задачи

Ст. 30. – Каждый политический донос, без исключения, в течение трех дней предъявляется тому, против коего он направлен. Имя доносителя должно быть ему названо. Возражение его протоколируется. В случае его желания, ему дается очная ставка с доносителем, по желанию – в присутствии трех избранных им свидетелей.

Ст. 31. – Бремя доказательства лежит на доносителе, а не на том, против кого донос направлен.

Ст. 32. – Если предметом доноса является деяние юридически непредусмотренное и не наказуемое, то дело прекращается. Если же деяние предусмотрено или наказуемо, то в случае подтверждения доноса или недостаточного опровержения его – дело передается мировому судье. Мировой судья судит не только о деянии и о содеявшем его, но и о доносителе. Донесший, хотя бы верно, но из личной вражды, или по злобе, или же заведомо ложно, обвиняется в нарушении ст. 9 Первого Раздела; в случае осуждения он лишается публичных прав на 10 лет.

Так, приблизительно, можно было бы представить себе формулы, которые могли бы определить права и обязанности Российских Граждан, Основной смысл их в следующем: гражданам не предоставляется свобода зла, бесчестия и предательства, доноса и подлости, но им обеспечивается свобода патриотической инициативы, соответствующая их духовному достоинству. Благие силы, направленные к добру и спасению, должны быть не связаны, а развязаны.

Россия будет возрождена только русскими

Плохо человеку, который утратил всякую надежду и ни на что не надеется… Он как бы отрезает себе перспективу в свое будущее; он перестает верить в возможность лучшего; он ослепляет свой дух и обессиливает свой инстинкт; он отрекается от своего спасения и добровольно «опускается на дно». Нельзя жить без надежды. Это знают врачи и не отнимают ее у больного до самого конца. Это хорошо знают все тонувшие и спасшиеся; все, забытые на поле битвы и потом найденные и вырученные; все, проходившие через горькую нужду. Людям надежда необходима…

Но есть надежда мудрая и есть надежда глупая; зрячая и слепая; органически верная и беспочвенная; подъемлющая силы и угашающая их. Мудрая, зрячая, органически верная, подъемлющая силы – ведет, укрепляет и спасает; а глупая, слепая, беспочвенная и угашающая силы – питает душу иллюзиями, разочаровывает и нередко прямо губит. И если кто-нибудь был действительно вынужден пройти через все эти виды и оттенки, то это мы, русские люди, неприявшие революцию и временно обессиленные врагами России: мы переживали это всюду, где бы мы ни находились, за рубежом или под ярмом, на своей недоотнятой «жилплощади», или на Лубянке, или в ссылке… И казалось бы, что мы могли и должны были, пребывая в этом потоке тщетных надежд, научиться настоящему реализму, трезвому учету сил и политической дальнозоркости. Научились ли? Не сомневаюсь в том, что многие научились. Но есть и другие «многие», которые этому не научились, да вряд ли когда и научатся: и возраст не благоприятствует; и зуд политического фигурирования ненасытен, и слепота врожденная; да и сила суждения уж очень невелика. Так и сойдут со сцены, налаживая себе предметно безнадежные конъюнктуры…

Стоит только вспомнить те шепоты, которыми утешалась и питалась небольшевистская Россия в первые годы революции: овые надеялись на немцев, в действительности мечтавших закрепиться в занятых ими русских пространствах; овые надеялись на французов в Одессе, на самом деле мечтавших только о том, чтобы уехать домой; овые – на чехословаков, подготовлявших при содействии французов (Жанен) и при попустительстве англичан величайшее грабительство и предательство в Сибири (Сыровой); овые на англичан, активно топивших русские корабли под предлогом их революционности и мечтавших о выгодной торговле с советскими «людоедами». Определеннее всех действовал на Дальнем Востоке атаман Семенов, договорившейся с японцами на «таинственных» условиях – японцам призрачная выгода, Семенову призрачная власть. По этому типу можно было бы называть многие подобные позднейшие соглашения с иностранцами «семеновщиной»: это такая координация, которая скрывает за собой действительную субординацию; это раздел российских риз в отсутствии и при безмолвии России; это антинациональная стряпня под «национальным» флагом; это призрачная выгода иностранной державе и призрачная власть «обещателю»…

И сколько их было за эти 36 лет таких поисков, как будто бы позволявших «верить» и «надеяться», надеяться и утешаться, утешаться и, главное, фигурировать. Были «шепоты» польские, немецкие, итальянские, французские, английские, даже венгерские, а теперь чуть ли не аргентинские. И все это не «слухи», не «сплетни», и не пустые слова.