Национальное самосознание Древней Руси

В XII в. широкой струей вливается в язык летописи и исторического повествования дипломатическая, деловая, военная терминология и бытовое просторечие. В новгородскую летопись проникают местные диалектизмы, разговорные обороты с пропуском сказуемого или подлежащего, в ней почти отсутствуют книжные, церковно-славянские обороты речи. Записи Германа Вояты в составленной им летописи ведутся запросто, с употреблением чисто просторечных выражений: «бысть гром велий, яко слышахом чисто в истьбе седяще» (Новгородская летопись по Синодальному списку, 1138), «стояста 2 недели пълне, яко искря жгуце, тепле вельми, переже жатвы; потом найде дъжгь, яко не видехом ясна дни ни до зимы; и много бы уйме жит и сена не уделаша; а вода бы больши третьего лета на ту осень; а на зиму не бысть снега велика, ни ясна дни, и до марта» (1145). Летописец сообщает, как посадника Якуна сбросили с Волховского моста, «обнаживъше, яко мати родила» (1141), в просторечной манере говорит о граде, выпавшем величиной «яблъков боле» (1157) и т. д. и т. п.

Грандиозное по исполнению отдельных сводов в XI в., летописание в XII в. становится не менее грандиозным по широте своего распространения, по многочисленности отдельных сводов, по глубине проникновения в народную жизнь.

Однако потребность в историческом осмыслении происходящего не ограничивается в XII в. только составлением многочисленных летописцев и летописных сводов. Те же потребности вызывают появление в XII в. обширной и разнообразной литературы повестей о междукняжеских отношениях. В повестях этих рассказывается о наиболее важных моментах княжеских распрей, нарушениях крестных целований, братоубийственных войнах, ослеплениях, политических убийствах и т. д. Авторы этих повестей ставили себе целью доказать правоту одних и виновность других.

Знаменательно то, что при том же Владимире Мономахе, со времени которого начинает развиваться родовое и личное летописание князей, составляется и первая повесть этого типа, повесть попа Василия об ослеплении Василька Теребовльского. Затем следует многочисленный ряд повестей с аналогичным содержанием: повести об убиении Игоря Ольговича, послужившем поводом для распри Святослава Ольговича черниговского и Изяслава Мстиславича киевского, повесть киевлянина Кузмища об убиении Андрея Боголюбского, повесть боярина Петра Бориславича о клятвонарушениях и смерти Владимира галицкого и ряд других.

Повести эти пространные, изящно написанные, насыщенные бытовыми подробностями, дышащие азартом междукняжеской борьбы своего времени, составлялись обычно непосредственными участниками событий, чаще всего послами (поп Василий, Петр Бориславич, киевлянин Кузмище); они наполнены драматическими подробностями, точно передают содержание переговоров, речи князей и послов, насыщены дипломатической терминологией своего времени. Повестей этих особенно много в летописях Киевской, Галицкой и Волынской, благодаря чему вместивший все эти летописи Ипатьевский список кажется особенно пространным и литературным.

Жанр исторических повестей о междукняжеских отношениях также возник из потребностей русской жизни и получил самобытные черты своего внешнего выражения. Повести эти резко разрушают византийские средневековые литературные каноны, обнаруживая поразительную свежесть восприятия, свидетельствующую о своеобразных реалистических тенденциях в русской литературе XII в.

Поразительна своими реалистическими тенденциями повесть Петра Бориславича — связный литературно-развитой рассказ, имеющий своей целью убедить читателей в правоте киевского князя Изяслава Мстиславича, описать с точки зрения сторонника Изяслава историю борьбы Киевского и Галицкого княжеств. Подробное описание смерти разбитого параличом Владимирка составляет эффектную развязку, доказывающую правоту Изяслава. В повести детально фиксированы речи при переговорах, насмешки «многоглаголивого» Владимирка, возражения Петра, точно отмечено время, в которое совершались те или иные события (к вечеру, до обеда, к ночи, до кур и т. д.), точно сказано, где происходили события (на сенях, на переходах, на степени, во дворе и т. д.), отмечены одежды действующих лиц (клобуки, мятли), описаны переживания самого Петра Бориславича (его обиды, тревоги, недоумения).

Замечательно, что во всех этих повестях о междукняжеских отношениях продолжает жить представление о Русской земле, как о целом. Эта идея живет и в сознании враждующих князей, стремящихся оправдать свои притязания доводами защиты попранных прав и старых установлений и необходимостью восстановления утраченного единства Русской земли.

Таким образом, исторические жанры — летопись и повести о междукняжеских отношениях — с необычайной интенсивностью распространяются по всей Русской земле. Они становятся явлениями русской жизни, развиваются параллельно распространению книжности вообще.