Витмана доставили в одно из мест, куда свозили советских раненых. Легко раненных содержали поблизости, за колючей проволокой, под охраной эсэсовцев. Однажды Борис услышал объявление по громкоговорителю: «Евреи и комиссары – шаг вперед!» Комиссаров увезли, а евреям, которых среди пленных нашлось около десятка, велели вырыть яму. «Им выдали лопаты и приказали копать. Начался дождь. Спустя некоторое время были видны только их макушки. Эсэсовец бил евреев, чтоб работали живее. Когда глубину сочли достаточной, немец взял русский пулемет и дал по яме несколько очередей. Раздались крики и стоны. Подошли еще несколько эсэсовцев и добили выживших. Перестреляли только за то, что пленные были евреями. Это меня потрясло – я увидел истинное лицо нацизма. Нам сказали, что теперь у евреев и комиссаров нет над нами никакой власти, что немцы пришли освободить нас, и скоро всех отправят по домам. А я понял, что уж теперь-то буду биться с немцами до самого конца».
Хотя, не будучи ни комиссаром, ни евреем, Борис Витман избежал немедленной казни, жизнь его была по-прежнему в опасности. Приехал немецкий врач и устроил отбор среди советских раненых – тем, кто мог еще «послужить» немцам, оставляли жизнь, всех остальных надлежало расстрелять. Рядом с Витманом лежал советский солдат, раненный в живот. Он понимал, что выживет, лишь притворившись, будто ранен совсем незначительно, и пытался протолкнуть вываливающиеся внутренности обратно. «Он выглядел совсем плохо, – вспоминает Витман, – в его глазах стоял немой вопрос: как же мне быть?»
Витман спасло то, что он учил в школе немецкий язык и смог остаться переводчиком при враче. «Я заметил позднее: коль скоро гитлеровцы узнавали, что кто-то из пленных владеет немецким, к нему начинали относиться совсем иначе. Если человек не владеет никаким иностранным языком, то, по мнению фашистов, он заведомо относится к низшей расе. Но едва лишь услышали мою немецкую речь – нам тут же принесли воды и не стали убивать». Витман неплохо понимал беседы немцев между собой; особенно запомнился разговор двух старших офицеров СС, приехавших на штабном автомобиле и остановившихся у ограждения – поглядеть на пленников. «Я расслышал, как один из них сказал: “Жаль, маршал Тимошенко этого не видит. Ему фюрер и орден приберег – Железный Крест с дубовыми листьями. Надо же отблагодарить за столь великое содействие германской победе!”»
Этой победе Тимошенко помог и впрямь изрядно. Невзирая на численное превосходство советских войск, их наступление окончилось крахом. К 28 мая 1942 года Тимошенко потерял почти четверть миллиона бойцов. Едва ли не полностью погибли две советские армии, угодившие в западню – так называемый «Барвенковский котел». «Катастрофа, настоящая катастрофа, – с ужасом вспоминает Махмуд Гареев, служивший в Красной Армии офицером и дошедший после войны до самого верха военной карьерной лестницы. – Неудачи 1941 года еще можно было списать на неожиданность немецкого нападения и нашу к нему неподготовленность, но в 1942 году, после того, как мы провели несколько блестящих оборонительных операций и создали устойчивую линию фронта – сокрушительное поражение ни с того, ни с сего!». Солдатам, подобным Гарееву, было ясно, почему это случилось: «Все по той же причине, по которой мы терпели одно поражение за другим в 1941 году: из-за сталинского невежества. Сталин вообще не понимал стратегического положения, однако не желал никого слушать».
«Мы [немецкие солдаты] гордились столь быстрым успехом, – рассказывает Иоахим Штемпель. – Должен сказать, все мы единодушно верили в то, что сражаемся не впустую. Для нас не было ничего невозможного, несмотря на трудности и скверное вооружение. Мы не сомневались в том, что военачальники укажут верный путь, а уж мы-то довершим остальное. И опять же: взявши верх в «Харьковском котле», победоносно покинув поле битвы, мы воодушевились и уверенно глядели в будущее».
Немецкая победа, в которую искренне верили Штемпель и его сотоварищи, не представала невозможной в 1942 году. Немцы уже захватили сельскохозяйственное сердце СССР – Украину, а также Донбасс, главный советский угледобывающий и сталелитейный центр. После того как Сталин доказал под Харьковом, что ничему не научился на прошлогоднем горьком военном опыте, поражение Советского Союза казалось вполне вероятным.