В полпервого ночи Карла Вайгляйна подвели к грушевому дереву, на котором Гельм решил его повесить. Ему на грудь прицепили табличку с надписью: «Приговорен к смерти за саботаж». Грушевое дерево находилось всего в пяти метрах от его дома. Карл позвал жену: «Дора, Дора, меня хотят повесить!» Она выглянула в окно кухни и стала просить Гельма и его приспешников: «Оставьте моего мужа в покое! Что он вам сделал?!» Михальский крикнул ей в ответ: «Молчи, сиди дома и закрой окно!» Мужа повесили у нее на глазах, казнь привел в исполнение сам Гельм, ему помогал младший капрал. Даже Вальтер Фернау, закаленный боями на Востоке, не смог сдержать эмоций, узнав об обстоятельствах, при которых казнили Карла Вайгляйна: «Это позор… Жена не должна была видеть смерть своего мужа – человека, за которого она вышла замуж лет сорок назад, а то и больше. Его повесили почти на пороге собственного дома». К телу приставили двух стражников и оставили висеть на суку еще на три дня, до самого Пасхального воскресенья.
После войны Вальтер Фернау изменил свою точку зрения – теперь он сожалеет о случившемся: «Я уже говорил, что мне безумно жаль, но, когда людей убивают вот так, ни за что, мои слова уже ничего не поменяют, как бы сильно я не жалел о своих решениях. Извинения имеют смысл лишь тогда, когда ты, скажем, разбил зеркальце на чужой машине, извинился и спросил, сколько оно стоит. Но человека уже нет в живых. Что тут можно поделать? Это очень серьезный вопрос, на него не существует ответа».
Многие участники подобных преступлений остались безнаказанными. Так, майора Гельма судили в Восточной Германии в 1953 году, приговорили к пожизненному заключению, но Министерство государственной безопасности ГДР (Штази) решило задействовать его в разведке на территории Западной Германии, а потому его выпустили на свободу уже через три года. Вальтера Фернау приговорили к шести годам тюремного заключения за участие в военном трибунале, он отбыл свое наказание почти в полном объеме.
Подобные ужасы в Германии в последние дни войны встречались на каждом шагу. В Пенцберге, на склонах немецких Альп, местные жители защищали угольные шахты от гитлеровской политики «выжженной земли». Армия США расположилась всего в дне пути оттуда, но в Пенцберг прислали специальный нацистский карательный отряд из Мюнхена, и каратели хладнокровно расстреляли лидеров Сопротивления. Затем они составили список «политически неблагонадежных граждан», которых повесили.
Столкнувшись с таким жестоким террором, население вынуждено было смириться. Иоганн Цан, например, говорит следующее: «Лично я не согласен с решением Гитлера. После того как стало ясно, что нам не выиграть этой войны, он должен был сказать: “Сдаюсь. Давайте заключим перемирие, я отказываюсь от своих притязаний, вы победили”. Он должен был поступить именно так, но, к сожалению, милосердие ему было чуждо». Такие люди, как Цан, по понятным причинам не могли сопротивляться воле фюрера: «Когда в правительстве образуется клика, подобная окружению Сталина или Гитлера, обладающая всей властью, она хладнокровно использует все способы и методы для достижения своих целей. Каждый считал, что нет смысла сопротивляться, любой рискнувший был бы убит. В июле [после покушения на Гитлера] мы уже видели, что ждет таких смельчаков. Даже те, для кого убийство и насилие было специальностью, не решались выступить против режима. Так как же мог обыкновенный гражданин, торгующий в магазине конфетами, вступить в противостояние с нацистами?» Цан тогда действовал с позиции самосохранения: «Сражаться против них? Я не мог так рисковать, боялся даже звонить по телефону – это могло стоить жизни. Боялись и все остальные, нацисты этого и хотели: чтобы мы молча ждали своей участи». У одного немца, который поддерживал режим, я спросил, почему все мирились с происходящим? Он раздраженно спросил в свою очередь: «Вы думаете, это было легко? Вам никогда не доводилось проходить через такое».
В последние месяцы войны Карл Бем-Теттельбах уехал из Берлина – его направили на север, в Нойштадт-Фленсбург. По пути он и его товарищи встретились с Гиммлером. Эта встреча Бема-Теттельбаха с главой СС оказалась последней, и, несмотря на то что рейх рушился, Гиммлер был любезен, как никогда: «Увидев, что я голоден и продрог, он пригласил меня выпить чаю, чтобы немного согреться. Потом, заметив, что я одет по-летнему – на мне была рубашка с коротким рукавом, – посоветовал: “Когда прилетите во Френсберг, пойдите на склад СС и возьмите себе одежду потеплее”. Я отправился туда сразу по прибытии в город и, показав сотрудникам бумагу, подписанную Гиммлером, получил на складе три рубашки и майки… Одну из этих рубашек до сих пор носит моя дочь – она живет в Америке, а там бывает очень холодно. Рубашка от Гиммлера».
Из истории Бема-Теттельбаха мы видим, что даже в последние дни войны, зная о том, что он войдет в историю как один из вдохновителей Холокоста, Гиммлер все еще был способен создавать образ старшего офицера, который заботится о благополучии своих сограждан.