Нацисты

Дальновидные политические противники нацистов либо бежали из Германии, либо попытались приспособиться к требованиям нового режима; лишь немногие решились оказывать сопротивление, подобно Алоису Пфаллеру. В 1934 году он попытался возродить бывшее коммунистическое молодежное объединение. Этот поступок был геройством, однако, направленный против беспощадного режима, считавшего коммунистов своими заклятыми врагами, заведомо был обречен на провал. Пфаллера предал двойной агент – женщина, работавшая одновременно на коммунистическую партию и на гестапо. Пфаллера схватили, доставили в полицейский участок и подвергли жестокому допросу: сломали переносицу и до потери сознания избили ремнями: «Когда я очнулся, избили вторично, пока я снова не упал в обморок, потом в третий и четвертый раз. Опять обморок, и только потом они угомонились – я так ничего и не сказал». После этого тактику допроса сменили. Один из них сидел за пишущей машинкой, чтобы протоколировать «признания» заключенного, в то время как остальные по очереди били Пфаллера по лицу всякий раз, как он отказывался говорить. Допрос стал еще более бесчеловечным, когда разъяренный полицейский вывихнул себе правую руку и взялся лупить левой. Он ударил Пфаллера по уху, отчего у того лопнула барабанная перепонка. «На меня будто волна обрушилась, – рассказывает Пфаллер. – Я словно оказался на морском дне, шум был просто невыносимым». Пфаллер исполнился решимости убить своего мучителя, хотя и знал, что этим обрекает себя самого на верную смерть. В молодости он изучал дзюдо, поэтому рассчитывал исхитриться и растопыренными пальцами вышибить полицейскому глаза. Но как только он собрался с духом, открылось кровотечение. Допрос остановили, Пфаллеру принесли ведро с тряпкой и приказали смыть с пола всю кровь. На ночь его снова отвели в камеру, а позднее перевезли в концентрационный лагерь. Он вышел на свободу только в 1945 году.

В эпоху соглашательства и предательства история Алоиса Пфаллера воодушевляет. Он – человек, которого пытали, требуя выдать товарищей, но который не сказал ничего: «Это – вопрос чести, – говорит он. – Я бы дал забить себя до смерти, но никогда не предал своих. Скорее умер бы страшной смертью».

Большинство немцев не сопротивлялись режиму. Многие пошли по стопам Манфреда Фрайхерра фон Шредера, сына гамбургского банкира, поддержавшего новый режим и присоединившегося к партии нацистов в 1933 году. Он считал себя идеалистом и верил, что в 1933 году начался новый, прекрасный для Германии исторический период: «Везде царил порядок, наступила полная ясность. Повсюду витал дух национального освобождения, нового начала». Как и большинство немцев, фон Шредер отлично знал, что социалисты и коммунисты томятся в концентрационных лагерях, но считал, что с точки зрения исторической это не так уж важно: «В истории Англии такого, разумеется, не встретишь со времен Кромвеля… Пожалуй, те времена можно сравнить скорее с Великой французской революцией. Едва ли французские дворяне были рады очутиться в Бастилии! Но все говорили: «Что ж, такова революция. Да, наш переворот прошел необычайно мирно, но его революционная суть от этого ничуть не поменялась». Концентрационные лагеря существовали и тогда, но в те времена о них говорили: “Помилуйте, еще англичане придумали это для пленных буров во время войны”». И действительно, хотя и не сбросить со счетов ужасы нацистских концентрационных лагерей, не забывайте о том, что лагеря 1933 года нельзя сравнивать с «лагерями смерти», в которых истребляли евреев, и которые появились позднее, уже во время войны. Те, кто попадал в Дахау в начале 1930-х годов, чаще всего выходили на свободу после года мучений или около того (Алоис Пфаллер – исключительный случай: политического противника, арестованного в 1934 году, продержали в концентрационном лагере целых одиннадцать лет).

После освобождения бывших заключенных принуждали подписывать соответствующие документы, согласно которым им надлежало молчать о пережитом, под угрозой немедленного возвращения в лагерь. Благодаря этому немцы, при желании, могли убедить себя в том, что концентрационные лагеря представляли собой «всего лишь» исправительные учреждения, цель которых была приучить противников нового режима к порядку. А поскольку террор касался преимущественно политических противников или евреев, большинство немцев просто глядели на то, что Геринг называл «сведением счетов» причем глядели невозмутимо, если не с удовольствием.