Нацисты

Разумеется, причина того, что евреи сосредоточились на определенном роде занятий, уходила корнями своими в далекие века – столетиями евреев не допускали к иным сферам деятельности. «Фактически нас преднамеренно сгоняли все это время в один сектор, – поясняет Арнон Тамир. – Так, двести лет назад нам запрещали заниматься земледелием или ремеслами». Но разве может здравый смысл поспорить с предрассудками?

Неевреи делали вид, что все это их не касается. Я спросил Карла Бема-Теттельбаха, как можно было уважать Гитлера и приветствовать то, что он делал для Германии в то время, как евреи массово теряли работу и вынуждены были бежать из страны. Своим ответом, думаю, он выразил всеобщую тогдашнюю точку зрения: «Такое никому и в голову не приходило. Все мыслили одинаково, все были одним целым, не следовало выделяться из толпы. Эпидемия! В какой-то мере таким единством и объясняются события тех лет». Вспоминая собственную службу в люфтваффе в 1930-х, он поясняет: «Мы были молодыми летчиками, целый день проводили в воздухе. Не хотелось обсуждать подобные вещи, мы никогда не поднимали таких тем за офицерским столом. А потом приходили домой, сытно ужинали и ложились спать или отправлялись на танцы».

Арнону Тамиру через многое довелось пройти, взрослея в атмосфере столь «заразительного» антисемитизма. Он то и дело смотрелся в зеркало, разглядывал свой нос – не слишком ли он велик? А нижняя губа – не слишком ли заметно выдается вперед? С немками и вовсе было сложно: «Одну только мысль о дружбе или чем-то более серьезном с немецкой девушкой тут же отравляли отвратительные карикатуры и газетные заголовки, кричащие о том, что евреи заразны». Арнон Тамир заметил, что для убежденных нацистов евреи были не просто чужаками – к ним относились так, будто они состояли родичами дьявола. Однажды, подрабатывая на строительном участке, он с ужасом услышал историю, которую с глубочайшей серьезностью рассказывал молодой штурмовик. Она была о еврейке из его деревни, которую все считали колдуньей. Парень уверял всех, что еврейка могла обернуться лошадью, а потом снова стать человеком. Однажды кузнец изловил ее, когда она не успела еще принять человеческий облик, и подковал, после чего она так и не смогла вернуть себе прежнего обличья. «Я наотрез не мог понять, – рассказывает Арнон Тамир, – как вообще можно верить подобным россказням». В нелепых предрассудках молодого штурмовика отражались представления всего немецкого общества, где евреи составляли очень малую долю: 0,76 процента от всего населения Германии. Иногда гораздо легче бояться невидимого врага, обладающего почти сверхъестественными силами, чем обыкновенного соседа, живущего через дорогу.

Общественные настроения несколько раз накалялись – весной 1933-го и летом 1935 года, но пик антисемитизма в Германии пришелся на лето и осень 1938-го. Жестокость по отношению к евреям вылилась в беспрецедентную форму террора в ночь на 9 ноября – «Хрустальную ночь», ночь битых витрин. За два дня до этого события Эрнста фом Рата, германского дипломата в Париже, застрелил Хершел Гринцпан, еврей польского происхождения, оскорбленный отношением нацистов к евреям, в частности – к его семье. Его родные оказались в числе тех, кого безжалостно выслали с территории Польши. Йозеф Геббельс узнал о смерти фом Рата и, когда верхушка нацистской партии собралась в Мюнхене, чтобы отметить годовщину Пивного путча, целью которого было свержение баварского правительства, предложил Гитлеру предоставить нацистским штурмовикам полную свободу действий. Тот согласился.