Нацизм и культура

Под пятичасовым чаепитием, если оно происходит в частном кругу, понимаются светская болтовня, поглощение бутербродов, питье чая, курение сигарет лицами, сидящими вокруг своеобразного чайника на колесиках. Пятичасовое чаепитие – это, так сказать, социальное сборище, на котором культивируются сплетни. Если же взять американский обычай пить и есть стоя, то там предполагается спонтанный обмен мнениями в непринужденной обстановке, но и это – не серьезная беседа, а пустая болтовня. Ведь участники таких мероприятий вынуждены держать в руке свою шляпу, перчатки и тарелку с едой, передвигаясь по помещению. При этом в шляпу, которую держат двумя пальцами, могут запросто попасть куски съестного из тарелки, придерживаемой третьим пальцем. В таком обществе отдых и не предполагается: кресла-то не предусмотрены. Как бы то ни было, это не немецкий «обычай домашних встреч», а еврейское бродяжничество, перенесенное в салоны. Это не социально значимые встречи здравых людей, а заблудившиеся цыгане, «случайно появившиеся на паркетном полу».

В «12-часовой газете», в которой обычно помещаются статьи о спорте, театре и общественной жизни, была недавно опубликована заметка о пятичасовом чае. Автор ее писал, что такие вечера являются большим подспорьем для молодых людей в их «общественной жизни», так как там они знакомятся с новыми образцами моды на одежду, учатся «обращению с прекрасным полом» и ведению светской беседы. Приведем некоторые отрывки из таких разговоров:

– Вы часто бываете здесь, моя дорогая?

– Оркестр играет неплохо, но не идет ни в какое сравнение с тем, что я слышал недавно в Сент-Морисе!

– Я пока еще государственный служащий, но не позднее полугода буду сниматься в кино.

Пятичасовой чай подразумевал еще и наиболее важную «третью» составную часть – танцы. И что за танцы! Кто-то танцевал свинг, а кто-то знакомился с последними хитами и модными танцевальными оркестрами. В принципе это можно было бы рассматривать как безобидное препровождение времени «приличными молодыми людьми», если бы будоражащие, шумные и ничего не значащие пронзительные звуки не выдавались за «хорошую музыку». Мы приняли решительные меры, чтобы в Третьем рейхе прекратить существование газет, служащих адвокатами различных еврейских посылов, которым фюрер и весь здравомыслящий немецкий народ объявили войну не на жизнь, а на смерть, так неужели мы допустим это безобразие в сфере музыки?!

Следует отметить, что мы не имеем ничего против легкой музыки. Естественно, мы предъявляем к ней определенные требования и убеждены, что композиторы учтут их в своей работе. Более того, мы считаем, что для музыки было бы большой потерей, если специализированный интеллектуальный подход к этой области искусства побудил бы наших музыкантов и артистов рассматривать легкую музыку как нечто обыденное, второсортное и утратившее новизну, как проявление низменных вкусов, и заставил бы их сочинять что-то необычное и возвышенное в весьма сложных, требующих особой техники исполнения формах.

Конечно, виртуозная техника и большой опыт несколько принижают простоту исполнения. Поэтому главным здесь является не доступность интерпретаций, а эффект и чувства, вызываемые творчеством. Таким образом, с учетом этой концепции мы видим в легкой музыке (тем не менее богатой по содержанию) большую художественную задачу, которую наши композиторы выполняют с большой охотой. Взять хотя бы Брукнера, который, невзирая на международные тенденции в искусстве, сочиняет простые, непретенциозные музыкальные композиции. Это не уступка вкусам толпы, и не отражение в музыкальной форме безвкусицы современной литературы, и не какое-то хвастовство и приспособленчество. Наоборот, его сочинения пропитаны народным духом и, невзирая на свою монументальность, вплотную примыкают к народным песням и танцам.

Вместе с тем мы полагаем, что легкая музыка не является выражением примитивности в искусстве и данью дешевой сентиментальности, а отражает ритмы народных песен и танцев. Такое понимание легкой музыки не связано ни с мыслителями, ни с отрицающими мир аскетами, ни с сомнительными гениями. А создают ее композиторы и музыканты, работающие в оригинальной манере, осознающие радости мира и передающие энергию жизни сложными формами своего искусства с его эстетикой и его языком. Эта музыка не заимствована из чужеродных источников.