Нацизм. Третий рейх. Сопротивление

После провала заговора 20 июля 1944 г. Шуленбург был арестован и обвинен в государственной измене. Судебный процесс по «Делу 20 июля» вел председатель «Народной судебной палаты» Роланд Фрейслер. «Отвратительный злобный маньяк, который, оказавшись в Первую мировую войну в русском плену, стал фанатичным большевиком, а позднее, вступив в 1924 году в нацистскую партию, – таким же фанатичным нацистом. При этом он остался горячим поклонником советского террора. Он специально изучал приемы Андрея Вышинского, главного прокурора, на московских процессах тридцатых годов», – писал о Фрейслере американский историк Уильям Ширер. «Наш Вышинский» – называл Фрейслера Гитлер.

23 октября 1944 г. Фрейслер «именем немецкого народа» приговорил Шуленбурга к смертной казни. 10 ноября 1944 г. граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург был повешен в берлинской тюрьме Плетцензее.

В январе 1946 г. бывший советник германского посольства в Москве Готхольд Штарке в данных в Москве на Лубянке «собственноручных показаниях» рассказал о последнем послании графа Шуленбурга: «13 или 14 августа 1944 года, точную дату я сейчас не помню, Шуленбург вызвал меня к себе и объявил, что в связи с событиями 20 июля он ежеминутно ожидает ареста… Перед арестом он желает мне сообщить, что он верен своей политике “ориентации на Восток” и что он пытался убедить своих товарищей по заговору в правильности своей политической линии. Более того, он объявил им о своей готовности перейти с белым флагом в руках через линию фронта и вымолить у русских условия перемирия, сделав, таким образом, последний шаг к спасению германского народа. Затем Шуленбург обратился ко мне с просьбой в случае его казни, и если я сам останусь в живых, передать после окончания войны, которая, вероятно, завершится капитуляцией Германии, народному комиссару иностранных дел Советского Союза господину Молотову свое последнее послание. Шуленбург заявил мне тогда буквально следующее: “Сообщите господину Молотову, что я умер за дело, которому я посвятил свою жизнь в Москве, то есть за советско-германское сотрудничество… Передайте господину Молотову, что в трагический утренний час 22 июня 1941 года я был уверен в том, что надежды германского правительства обеспечить себе и германскому народу руководящую роль по отношению к европейским нациям и объединенным народам Советского Союза обречены на провал. Факт моей смерти за дело сотрудничества советского и германского народов даст мне все же право обратиться к руководству советской внешней политики с мольбой, чтобы оно мудро и терпимо отнеслось к германскому народу, так как его широчайшие слои, и не в последнюю очередь интеллигенция, осуждали безумие войны против Советского Союза”». Таково было политическое завещание графа Шуленбурга.

«Красная капелла» накануне войны

«Красной капеллой» спецслужбы Третьего рейха называли направленные на Москву радиопередатчики, которые сплелись в «разветвленную шпионскую сеть советской разведки» в Германии, Франции, Бельгии, Швейцарии. Контрразведка выслеживала радистов, на профессиональном жаргоне «пианистов». Поскольку «пианистов» было много, они образовали «оркестр» или «капеллу». Ее ориентация на Москву добавила определение «красная».

Термин «Красная капелла» был изобретен в IV управлении Главного управления имперской безопасности (РСХА) – государственной тайной полиции (гестапо). Против русских шпионов действовала особая зондеркоманда гестапо с берлинским и франко-бельгийским отделениями. Подчинялась она рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. С гестапо сотрудничали VI управление РСХА – внешнеполитическая разведка службы безопасности (СД) и абвер – военная разведка, также работавшие против «красных пианистов».

Генрих Шеель, член берлинской группы «Красной капеллы», чудом выживший в водовороте войны, отмечал: главным для нацистов было то, что радиопередатчики берлинских подпольщиков были настроены на волну Москвы. «Возникновение звучного названия “Красная капелла” объясняется именно этим сухим фактом; и назвал нас так наш враг. Но история знает примеры, когда даже бранные слова, употребляемые врагом, становились почетными именами». Термин «Красная капелла» стал символом отваги, подлинного патриотизма и интернационализма.

Два капельмейстера

Руководители берлинской группы «Красной капеллы» Арвид Харнак и Харро Шульце-Бойзен, по словам советской разведчицы Зои Рыбкиной, никогда не были классическими агентами. «Они не давали подписки о работе в пользу СССР, и им не выплачивали за их труд вознаграждение».

Это были вынуждены признать даже их палачи. «Деньги не играли для них важной роли, – писал в мемуарах начальник внешнеполитической разведки СД бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг. – Как явствует из протоколов следствия, они боролись не только против национал-социализма, в своем мировоззрении они настолько отошли от идеологии Запада, который они считали безнадежно больным, что видели спасение человечества только на Востоке».