Natura bestiarum.(СИ)

Курт сидел в углу, ни слова не говоря, отвалившись к стене и уложив на колени арбалет, и оглядывал растерянное собрание. Бруно косился на свое начальство, хмурясь и посматривая на наемника с подозрением, однако хранил благоразумное безмолвие. Торговец Феликс сидел недвижимо, нервно постукивая по полу носком башмака и оглядываясь на зеленое стекло окна, крестьянин продолжал неслышно бормотать ругательства, молодая мамаша смотрела вокруг с плохо скрытым страхом и растерянностью, а Берта Велле спряталась за стойкой, словно там ее не могли достать никакие напасти. Влюбленной парочки долго было не видно, однако вскоре осторожно, словно по тонкому льду, вниз сошел парень, не проснувшийся от шума во дворе, но услышавший ругань и крики, и теперь взирал на происходящее с непониманием. Последним явился странствующий рыцарь, сонный и озябший, и еще с минуту хранил надменное молчание, пока, наконец, любопытство не одержало верх и не вынудило его осведомиться, что же происходит.

— Волк? — переспросил он, нервно дрогнув губами, и, скосившись на невозмутимую вороную у стены, чуть свел брови, сдержав удивление. — Странно.

— Чего странного-то, — довольно неучтиво огрызнулся крестьянин. — Зашел и сожрал!

— Он их не тронул, — тихо возразил Вольф, проходящий мимо с каким-то коробом в обнимку, и приостановился, потерянно глядя под ноги. — Разодрал глотки и бросил — ни одна туша не объедена…

— Молчал бы! — прикрикнул тот зло. — Если б ты свою работу делал, как надо!..

— Я запер дверь, — обессиленно, уже не повышая голоса, возразил Вольф и, подхватив короб поудобнее, ушел на кухню.

— Врешь, — самому себе под нос пробормотал крестьянин убежденно, и вокруг вновь зависла тишина.

Когда вороную, уже совершенно спокойную, точно памятник лошадиному роду, увели прочь, и в зале вновь собрались все участники этого странного ночного действа, на Ван Аллена устремились вопрошающие, взыскательные взгляды, и молчание стало вовсе непроницаемым, словно болотная вода.

— Так что ж, — наконец, переспросил Велле нетерпеливо. — Вы сказали, что волк сам вошел…

— Это в запертую-то конюшню? — снова вскинулся крестьянин. — Увильнуть желаешь? Когда все это кончится — учти, ты у меня по судам набегаешься, как кроль по полю!

— Я возмещу все ваши убытки, если Вольф и впрямь виноват, однако, когда он говорит, что сделал все, как д олжно, я ему верю.

— И правильно, — негромко согласился Ван Аллен. — Волк вошел сам, это верно; потому что это не волк. Спросите у своего сына, много ли он видел такихзверей.

— Это было какое-то чудище, — чуть слышно отозвался Вольф, когда все взгляды сместились на него. — Огромный… И не только в этом дело; в нем все не так.

— Подобные твари бегали по земле, быть может, когда Господь лишь создал ее, — продолжил наемник, бросив взгляд в мутное окно. — По крайней мере, некоторые так полагают; я не знаю. Говорят, Потоп уничтожил их, потому что Ной не взял их в свой ковчег — в них была темная искра Сатаны. Теперь он наделяет людей их неупокоенным духом…

— С богословской составляющей все ясно, — нетерпеливо заметил рыцарь. — Можно теперь по существу?

— Это вервольф, — пояснил наемник коротко.

— Что за бред, — уверенно возразил крестьянин, и Ван Аллен вздохнул.

— Спросите у него, — кивнув на Курта, отозвался он. — Он стрелял в эту тварь, а тот лишь встряхнулся и удрал с арбалетной стрелой в сердце.

— О, Господи… — проронила женщина потерянно, и тишина разрушилась голосами, заговорившими разом.

— Стрела стальная, — продолжил тот, — и повредить ему не может. Остановит, вынудит отступить, но такая рана затянется довольно скоро и просто. И он нападет снова.

— Нападет снова? — нахмурился до сих пор молчащий парень. — Зачем? Что ему надо?

— Тебя, дружок, — невесело усмехнулся наемник. — Меня. Нас всех. Мы — мясо. Лошадей у нас теперь нет, вокруг метель, мы никуда не денемся, и рано или поздно он нас достанет. Ну, он так думает.

— Думает? Эти твари умеют думать? Это ж зверь!

— Это человек. И если он достаточно взросл, в зверином облике сохраняет вполне здравый рассудок.

— Какой запас сведений, — разомкнул, наконец, губы Курт, и Ван Аллен, обернувшись к нему, передернул плечами:

— Работа такая. Когда много странствуешь, когда говоришь с людьми, когда самому приходится темной ночью в глухом лесу… Чего только не услышишь и не увидишь. А ты, кстати, молодец. Не растерялся.

— Меня больше интересует тот факт, что не растерялся ты, — возразил Курт и, когда тот непонимающе нахмурился, кивнул на его руку: — Занятный у тебя меч. Цвет полотна любопытный. Позволь взглянуть?

— Не позволю, — отозвался наемник, погасив усмешку. — Свое оружие я никому в руки не даю.

— А придется, — вздохнул он, потянув цепочку из-за ворота, и тот замер, глядя на стальную бляху Знака.

— Инквизиция, — произнес Ван Аллен неприязненно. — «Справедливость и милосердие»…

— Ага, — согласился Курт, кивнув на помощника. — Я — справедливость, он — милосердие. А теперь меч. Покажи мне его.