Natura bestiarum.

— Знаешь, Ян, вопреки расхожему мнению, многие из осужденных в ночь перед казнью действительно раскаиваются полно и искренне. Когда стоишь на пороге смерти, на кое-что начинаешь смотреть иначе. Парень вчера перепугался до одури; если хотя бы это сумеет его изменить — что ж, неплохо. Разумеется, его усердное самобичевание через пару недель ослабнет, а там и сойдет на нет, но за это время, глядишь, и втянется. Он ведь, по большому счету, бродяга, а такая жизнь рано или поздно надоедает, начинает тянуть к дому, к стабильности… Верно?

— Верно, — в один голос отозвались Хагнер и фон Зайденберг, и Курт усмехнулся:

— Вот и я так полагаю. И, к слову; Элиас, а вы теперь куда? Дальше по дорогам в поисках рыцарского счастья?

— А у меня выбор невелик, — ответил тот со вздохом. — Мне никаких предложений не поступало.

— А остались бы?

— Ну, не конюхом, во всяком случае, — покривился рыцарь. — Лучше я замерзну на дороге или погибну в стычке с грабителями.

— А в вашем возрасте пора бы задуматься о постоянной службе, — заметил Курт, и фон Зайденберг лишь снова вздохнул. — С хорошей оплатой и перспективой обзавестись, наконец, собственным домом; да и семьей когда-нибудь. С вашими навыками и небольшим их усовершенствованием вы вполне могли бы обрести и то, и другое, и третье. Не желаете обдумать эту мысль, Элиас?

— То есть, вы мне что ж — службу предлагаете, майстер инквизитор? — переспросил рыцарь настороженно. — В Конгрегации?

— Вы доказали вашу способность противостоять опасности, — кивнул он, — ваше благочестие временами даже чрезмерно; есть некоторые проблемы с субординацией, но это, думаю, в основном по вине обстоятельств и в некотором роде по недоразумению.

— И что же вы предлагаете мне делать? На какое место хотите определить меня?

— Понятия не имею; обсудите это с начальством. Область применения хорошо обученных бойцов в Конгрегации наиобширнейшая. Подумайте. В ближайшие пару-тройку дней я все еще здесь, в ближайшие несколько месяцев в городе; решитесь — дайте знать.

— Я подумаю, — не сразу отозвался фон Зайденберг, и Курт лишь согласно кивнул, не высказав вслух того, что увидел: думать он не станет; попросту согласиться тотчас же не позволяла гордость имперского рыцаря.

В тесном зале вновь повисла тишина; Хагнер с хмурой задумчивостью смотрел на свою руку с обвитой вокруг цепью, Ван Ален всецело был поглощен завтраком, сам же Курт предавался сочинительским мукам. Сегодня, когда постояльцы пробудятся, утолят голод и несколько придут в себя, надлежит прочесть им долгую и увлекательную сказку — то, что они должны будут рассказывать всякому, кто поинтересуется происходящим здесь в эти дни и особенно ночи. Предать ли в этой сказке Хагнера смерти или же вовсе вычеркнуть его из повествования, он еще не решил и сейчас прикидывал все «pro» и «contra», пытаясь просчитать возможные последствия того или иного решения.

Когда из-за плотно закрытых ставен сквозь свист ветра прорвался знакомый звук, тишина стала гробовой, все вздрогнули, обернувшись к окнам, и Карл Штефан, побелев, оглянулся на их стол с откровенной паникой в глазах.

— Спокойно, — не поднимая взгляда, произнес Хагнер отстраненно. — Просто волк.

Август 2010