После обеда я выразил желание осмотреть проток, и один добрый и вежливый старик, кажется сосед, вызвался проводить меня. Мы сели в маленькую монтарию и, пользуясь гребком, прошли мили три-четыре вверх и вниз по речке. Хотя теперь я уже был хорошо знаком с прекрасной растительностью тропиков, в этом месте меня вновь охватил весь пыл первого восхищения. Проток имел около 100 ярдов в ширину, а в некоторых местах был уже. Оба берега скрывались за высокими зелеными стенами, с разрывами там и сям, в которых мелькали под склоненными деревьями крытые пальмовым листом хижины поселенцев. Выступающие ветви высоких деревьев, которые кое-где простирались до середины протока, были увешаны естественными гирляндами, а берега у самой воды одевали бесконечно разнообразные лазящие растения, из коих некоторые, особенно бигнонии, были украшены крупными яркими цветами. Искусство не могло бы сочетать прекрасные растительные формы так гармонично, как это сделала здесь природа. Среди низких деревьев большое место, как обычно, занимали пальмы; впрочем, некоторые пальмы вознесли свои стройные стволы на 60 футов в вышину, если не более, и качали пучки колышущихся перьев где-то между нами и небом. Один вид пальм —
Один из моих соседей с Мурукупи пользовался в этих местах славой хорошего охотника. Это был цивилизованный индеец по имени Раимунду, женатый и оседлый; он имел обыкновение время от времени отправляться за свежей провизией для своей семьи в какие-то богатые дичью места, нахождение которых сохранял в тайне. Я к тому времени убедился, что животная пища в этом изнурительном климате столь же жизненно необходима, как и на севере Европы. Моя попытка обойтись одной только растительной пищей потерпела полную неудачу, а есть отвратительную соленую рыбу, употребляемую бразильцами, я не мог. Уже много дней я не ел мяса, а около Карипи добыть больше ничего нельзя было; поэтому я попросил в виде одолжения у Раимунду разрешения сопровождать его в одной из его охотничьих экспедиций, чтобы настрелять для себя немного дичи. Он согласился и назначил день, когда я должен был прийти к нему домой ночевать, чтобы быть готовым выехать с отливом вскоре после полуночи.