Натуралист на Амазонке

Однажды в Вила-Нове я решил, что напал на кочующий рой этих неутомимых муравьев. Место представляло собой открытую полосу земли около берега реки, у самой опушки леса, и было окружено скалами и кустарниками. На склонах с одной стороны маленькой гавани виднелась густая колонна Eciton, тянувшаяся оттуда по открытому пространству и поднимавшаяся по противоположному откосу. Длина процессии оставляла 60-70 ярдов, и все-таки ни начала, ни конца видно не было. Все двигались в одну и ту же сторону, за исключением нескольких особей вне колонны, которые шли обратно, проходили некоторое расстояние, а затем вновь поворачивали, чтобы последовать одним курсом с главной массой. Но эти возвратные движения продолжались непрерывно от одного конца цепи к другому, и было совершенно очевидно, что они служили средством поддержания связи между всеми членами армии, так как шедшие назад муравьи очень часто останавливались на мгновение, чтобы прикоснуться сяжками к тому или иному из своих идущих вперед товарищей; такое поведение наблюдается и у других муравьев, и предполагается, что это их способ передачи сведений. Когда я вмешивался в колонну или извлекал из нее одного муравья, новости о нарушении очень быстро сообщались на расстояние нескольких ярдов назад, и колонна в этом месте начинала отступать. Все малоголовые рабочие несли в челюстях небольшой пучок белых личинок, которые, как я допускал в то время, могли быть личинками их собственной колонии, но впоследствии я пришел к заключению, что то были личинки какого-то другого вида, гнезда которого подверглись разграблению, а процессия, всего вероятнее, — не переселением, а колонной разбойничьей экспедиции.

Положение большеголовых особей в марширующей колонне было довольно своеобразно. Одно из этих необыкновенных созданий приходилось десятка на два муравьев меньшего класса; ни один из них не нес ничего во рту, но все шли без всякой ноши и вне колонны, на довольно правильных интервалах один от другого, подобно младшим офицерам в марширующем полку солдат. Это наблюдение легко было сделать с достаточной точностью, так как блестящие белые головы, выделявшие большеголовых среди остальных, подпрыгивали вверх и вниз на неровностях дороги. Я не видал, чтобы они изменяли свое расположение или обращали сколько-нибудь внимания на своих малоголовых товарищей, марширующих в колонне, а когда я нарушал строй, они не проявляли такой строптивости или готовности к бою, как остальные. Некоторые авторы считают большеголовых членов сообщества классом солдат, подобно таким же образом вооруженной касте у термитов; но я не нашел тому доказательств, по крайней мере у данного вида, поскольку они всегда казались отнюдь не такими драчливыми, как малые рабочие, а искривленные челюсти не позволяют им хвататься за ровную поверхность кожи атакуемого животного. Впрочем, я склонен думать, что они могут служить косвенными защитниками сообщества как неудобоваримые кусочки для самых грозных врагов вида — муравьеловок, которые следуют стаями за марширующими колоннами этих Eciton, Возможно, что загнутые и скрученные челюсти класса большеголовых оказываются эффективным оружием, которым муравьи, попадая в зоб или в желудок птиц, доставляют им неприятности, но, к сожалению, я упустил случай убедиться, так ли это на самом деле.

Не вся жизнь этих Eciton проходит в труде: я нередко видел, как они, лениво двигаясь, предавались чему-то вроде отдыха. Это происходило всегда в каком-нибудь солнечном уголке леса. Главная колонна армии и боковые колонны располагались в этих случаях как обычно, но они не шли упорно вперед и вперед, не грабили все справа и слева, а как будто всех поражал внезапный припадок безделья. Одни медленно расхаживали, другие чистили свои сяжки передними ногами, но всего забавнее было наблюдать, как они чистили друг друга. То тут, то там муравей вытягивал сперва одну, затем другую ногу, чтобы ее почистили или помыли один или несколько его товарищей, а те пропускали конечность между челюстями и языком, а под конец дружески потирали сяжки. Это было занятное зрелище, способное еще больше усилить изумление перед сходством между инстинктивными действиями муравьев и действиями разумных существ, сходством, вызванным, должно быть, двумя различными процессами развития первичных духовных качеств. Действия этих муравьев выглядят как праздная забава. Что же, в таком случае, у этих созданьиц остается избыток энергии сверх того, что требуется для трудов, абсолютно необходимых для благоденствия их вида, и они тратят его в пустой игре, как молодые ягнята и котята, или в праздных прихотях, как разумные существа? Весьма вероятно, что эти часы отдыха и чистки жизненно необходимы для эффективного выполнения ими тяжелых работ, а между тем, когда смотришь на них, поневоле приходишь к выводу, что муравьи заняты всего лишь забавой.