Натуралист на Амазонке

За исключением трех семей мамелуку и одного бродячего торговца-португальца, все жители селения и окрестности были полуцивилизованные индейцы племен шумана и пасе. Впрочем, леса Тунантинса населены племенем диких индейцев каишана, общественное устройство и обычаи которых очень сходны с жалкими мура с Нижней Амазонки; подобно им, каишана не проявляют никакой склонности к цивилизованной жизни в какой бы то ни было форме. Хижины их начинаются на расстоянии получаса ходьбы от селения по мрачным и узким лесным тропинкам. Мое первое и единственное посещение обиталища каишана было случайным. Однажды я зашел на прогулке дальше обычного по одной из лесных дорог; я шел, пока она не превратилась всего лишь в пикаду, т.е. охотничью стежку, и вдруг наткнулся на утоптанную тропу, окаймленную с обеих сторон плаунами самых изящных форм — кончики листовых пластинок тянулись почти как усики вниз по маленьким земляным откосам, ограничивавшим тропу. Дорога, хотя и ровная, была узкой и темной, и во многих местах ее преграждали стволы срубленных деревьев, которые были, очевидно, брошены нелюдимыми индейцами, чтобы затруднить доступ к их жилищам. Я прошел полмили по этой тенистой дороге и очутился на небольшом открытом пространстве у берега ручья или протока; на краю этого пространства стояла коническая хижина с очень низким входом. Виднелись также открытый навес с подмостками, сделанными из расколотых пальмовых стволов, и несколько больших деревянных корыт. Под навесом находились двое-трое темнокожих ребятишек, мужчина и женщина, но, завидев меня, они тут же побежали к хижине и прошмыгнули в маленький вход, как спугнутые дикие звери в свою нору. Несколько мгновений спустя мужчина высунул голову с выражением полного недоверия, но после моих жестов, самых дружелюбных, на какие я только был способен, он вышел вместе с детьми. Все они были вымазаны черной грязью и краской; единственной одеждой старших было нечто вроде передника из внутреннего слоя коры дерева сапукаи, а дикий вид мужчины усугубляли волосы, спадавшие на лоб до самых глаз. Я провел часа два в окрестностях, и дети стали настолько доверчивы, что подошли ко мне помочь в поисках насекомых. Единственное оружие, употребляемое каишана, — духовое ружье, да и то применяется только для охоты на съедобных животных. Подобно большинству окрестных племен на Япура и Иса, это народ невоинственный.

Все племя каишана насчитывает не больше 400 душ. Среди них нет крещеных индейцев, и они не живут селениями, как более развитые племена группы тупи, но каждая семья имеет свою одиноко стоящую хижину. Они совершенно безобидны, не применяют татуировки и не продырявливают ни носов, ни ушей. Общественное устройство стоит на низком уровне и недалеко ушло от состояния животных, обитающих в тех же лесах. Они, по-видимому, не повинуются никакому общему вождю, и я не мог понять, есть ли у них паже, т.е. знахари, эти простейшие родоначальники класса священнослужителей. Символические, маскарадные пляски и обряды в честь злого духа Журупари, вошедшие в обычай у всех окружающих племен, незнакомы каишана. Они справляют нечто похожее на праздник, но единственный обряд при этом заключается в том, что они пьют пиво кашири и напитки, приготовленные из перебродившего сусла на кукурузе, бананах и т.п. Однако и эти праздники проходят без обычного размаха, потому что каишана не напиваются до бесчувствия и не устраивают оргий, длящихся несколько дней и ночей подряд, как жури, пасе и тукуна. Мужчины играют на музыкальных инструментах, которые сделаны из различной длины кусков стебля злака Gynerium, составленных наподобие свирели. Они наигрывают целыми часами, развалившись в косматых лыковых гамаках, подвешенных в их мрачных курных хижинах. Жители Тунантинса говорят, что каишана истребили диких зверей и птиц около своих поселений до такой степени, что теперь ощущают настоящий недостаток животной пищи. Если они убьют тукана, это считается событием, и птицу готовят в пищу десятка на два, а то и больше человек. Они варят мясо в глиняных горшках с соусом туку-пи и едят его с бейжу, т.е. маниоковыми лепешками. Женщинам не разрешают даже попробовать мяса, а заставляют довольствоваться кусками лепешки, смоченными в бульоне.