— Разве? — уан склонил голову к левому плечу. — И никогда мир для вас не съёживается до звуков дыхания и ударов сердца в тишине, до холодного и безразличного камня под боком? Никогда не кажется заманчивым разорвать все обязательства разом, не спешить и больше не сомневаться — прекратить барахтаться в кишащем жизнью океане, опуститься на дно, попрощаться с зеленоватым тусклым светом и спокойно свернуться в вечных сумерках?
— Я невероятно глуп, — изумлённо выговорил Хин. — Мне и в голову не приходило, что и ты…
— Да, — мягко прервал его Келеф.
Одезри с любопытством наблюдал, как уан отвязывал то один, то другой мешок, вытаскивал из него очередную сложно устроенную вещь, подносил её к чёрной статуе. Иногда из корпуса вдруг вытягивались тонкие длинные усы и ощупывали поверхность, иногда вещь просто прилеплялась к металлу и по загадочной причине не падала, а порою Келеф долго смотрел на неё и всё что-нибудь менял и подкручивал. Подвесив обратно к седлу двенадцатый мешок, он встретился взглядом с Хином и смущённо рассмеялся:
— Видишь, что приходится вытворять. И почему я не маг?
— А что ты делаешь?
— Если честно, надеюсь случайно наткнуться на что-нибудь важное. Помощи просить не у кого, Лие убеждён, что я оставил глупую затею.
— Он скорее считал её опасной. Допустим, древние летни не уступали нынешним весенам. На месте пустынь росли леса, — Хин нарисовал на песке иероглиф изменчивости. — Небеса не рухнут из-за твоего открытия — они и так всё знают.
— Времена года сменялись, — продолжил Келеф. — Не считай меня чудаком, но я верю, что и здесь когда-то бушевали грозы, а зимой выпадал снег. Деревья не оставались неизменными: они прорастали из семян, плодоносили, умирали от старости — как за Кольцом рек.
Взгляд человека, казалось, обратился внутрь:
— И ты знаешь, почему всё изменилось? — наконец, задумчиво спросил он.
— Нет, но я выясню «когда» и «как быстро», — уан подвязал мешок на место. — Важнее всего — время.
— У тебя есть догадки, — понял Хин.
— Что случилось пятнадцать сотен лет назад? — вместо ответа требовательно спросил Келеф. — До нашего времени не дошло и обрывка пергамента — всё будто бы сгинуло во время катаклизма, и Гильдия придумала удобную весенам историю. Но удивительней всего, что и в наших устных преданиях — ни слова, ни намёка. Всё, что я смог соотнести с Йёлькхором, было впервые рассказано хотя бы на век позже. Более древние сказки повествуют об огромном мире зелёных небес, вод бескрайнего Океана, зелёного же, ярко пылающего, жестокого Солнца. Неужели мы его придумали? Я видел в своих снах неумолимое светило, видел другие земли, города на побережье — иные не меньше, чем весь Йёлькхор. Видел народы, которых здесь нет. Что это — мои фантазии? Память предков, неожиданно проснувшаяся во мне? Так часто я смотрю на реку и чувствую смутную тоску. Мне всё грезится шум пенных валов, разбивающихся о скалы, горький вкус соли на губах и простор. Свобода здесь — полёт, там — каждый вдох.
Все, даже аадъё, часто упоминают Урварг, но верят ли они в него? Они слышали о нём, но сами не помнят — так я чувствую. А мне не даёт покоя вечный, тревожащий зов. Стоит просто закрыть глаза и прислушаться, как я вдруг понимаю странное: мы здесь чужие, и близится время вернуться домой, — он помолчал и добавил. — Никому кроме тебя я об этом не рассказывал.
— Ты и со мной впервые говоришь о себе, — тепло и благодарно улыбнулся человек.
Мягкий рассеянный свет дня лился сквозь полукруглые оконца в прохладный и влажный сумрак крепости. Из залы доносился искажённый эхом уверенный голос.
— Стойка, юный герой! Голову — прямо, не хмурься. Не хмурься, говорю, — Сил'ан рассмеялся. — Так сложно? Хорошо, слегка прикрой глаза, не мигай, не вращай ими. Чувствуй, как ты дышишь, как расширяются ноздри. Шея прямо.
Он оказался позади Хина и провёл рукой совсем рядом с затылком того.
— Почувствуй, как сначала энергия собирается здесь, — рука легко поднялась выше, к линии роста волос. — И здесь. А потом течёт к плечам, — уже обе руки плавно опустились, замерли, словно над клавиатурой рояля, у шеи мужчины, — и вниз по всему телу, — довершил Келеф, отплывая назад.
Одезри несколько раз глубоко вдохнул:
— Я, конечно, что-то чувствую, — согласился он, — только не уверен, что этот прилив энергии имеет отношение к искусству владения мечом.