Научи меня любить (СИ)

— Да как-то растерялся я, брат. Мало что от тебя, прежнего пацана, осталось.

— Так и ты подрос, возмужал, — Андрюха горько хохотнул, подмигнул другу, смотря на него снизу вверх, и похлопал по плечу. — Знаю я все, что жалок и выгляжу, как сорокалетний старик. Но я жив, понимаешь! Жив и сдаваться не собираюсь. Тетка вот оставила какое хозяйство, посмотри. Некогда мне хандрить. Ну, давай, в дом, за стол. Там все готово. Картошечки пожарил. Огурцы малосольные, первые, сам растил. Чем богат! Мы сначала перекусим, а там и разговоры вести начнем.

Он подтолкнул Сашку в плечо, указал на узкий проход между сараюшками и, не дожидаясь друга, прошел вперёд.

Сашка поторопился следом. Снова во дворе взгляд зацепился за качели, не терпелось спросить о сыне, но постеснялся.

В стареньком доме все по-простому. Кухонька маленькая, сервант советских времен — на почетном месте, рядом лавка с ведрами для питьевой воды, у двери — простая вешалка с крючками и рабочей одеждой. Полдома отделено большой занавесью из легкой ситцевой ткани в мелкий цветочек. Со второй половины одиноко выглядывала панцерная полуторная кровать, окрашенная синей масляной краской. На ней, вместо покрывала, толстый шерстяной клетчатый плед.

Андрюха быстро скинул калоши у порога, аккуратно поставил их на низкую самодельную полочку и сразу направился мыть руки. Сашка, пока раздевался, с удивлением смотрел, как на древность, на простой рукомойник-мойдодыр.

— Да проведу я, проведу воду. Пока еще руки не дошли, во дворе дел много, к зиме сарайчик готовлю, чтобы куры не померзли. Сначала думал порублю. Корову-то, дурак, сразу продал, чтоб было на что тетку хоронить. А сейчас жалею. Надо было просто у соседки спросить, да у той же Верки. Узелок у теть Клавы посмертный приготовлен был. Там все для похорон, ну и денег тоже достаточно. А я не знал о таком даже. Оно мне как бы и не нужно было знать. Марту продал, кормилицу, жалею. Мог и доить научиться, и сено бы заготовил. А нет, струсил. — Андрюха, хорошо обтерев жилистые волосатые руки вафельным серым полотенцем кивнул Сашке на умывальник. — Мой руки, давай. Вы, городские, к нам со своей заразой, — тут же хохотнул, и продолжил, — а нам не надо. Мой, и обедать сядем. С утра не ел ничего?

— Не… Нажрался вчера, пил до упаду… Утром как встал, сам удивляюсь.

— Да я уж понял по роже твоей опухшей. Ну ничего. Сейчас посолонишься, картошечка своя, с сальцем жареная, вся дрянь нейтрализуется. Я, кстати, самогон хороший нагнал. Очищенный. Будешь?

Сашка вздохнул, рукой придержал сжавшуюся печень и кивнул, чтобы не дай бог обидеть друга.

— Только 30 грамм, за встречу. Больше, правда, не смогу.

— А я, Сашка, теперь тоже не напиваюсь. Разучился вот. Раз и навсегда.

— Расскажи, как случилось?

— Вот сюда, на эту табуреточку садись, она крепче. — Андрей протянул колченогий тяжелый табурет и шмякнул его рядом с Сашкой. — А что рассказывать? Думаешь, история большая? Вилку вот бери, и хлеба. Сейчас за рюмками схожу.

Казалось, что ситуация гнетет друга до сих пор. Он суетился, переставлял вещи с места на место, взялся двигать посуду в серванте, но упорно не садился за стол и рассказывать о себе не торопился.

— Андрюх, — прервал его беготню Сашка, — погоди. Я тут подумал, знаешь, если бы вот я наворотил. И отсидел. Ты бы со мной стал общаться?

Андрюха резко захлопнул створку нижнего шкафчика, и с бутылем и рюмками в руках подскочил к столу. С шумом поставил их и, негодуя, закричал:

— Старшина! Да как можно! Да никогда в жизни… Я хоть бы ты маньяком был, ни разу бы не поверил, и друга бы не предал! До последнего защищал бы!

— Вот и я, Смольняков, прикинь, тебя бы не бросил. Прости, брат, что не нашел тебя. Закружилось у меня — любовь, свадьба. Может, если бы вместе держались, уберег бы тебя… Но стыдно мне, а ты свое наказание отбыл.

— Отбыл, да. — Андрюха прижал ладонь к глазам, потер вдруг набежавшие слезы и, резко выдохнув, выдал: — Я все понял, Сань. Но себя еще не простил. Дочь у этого мужика, которого я сбил, осталась. Она у него одна была. Светка эта мне еще в школе девчонкой нравилась. И сейчас. А теперь и не пойду к ней. Отца я ее убил, понимаешь? Может, если бы кто другой, я бы меньше себя гнобил?

— Да нет, Андрей. Я тебя знаю. Не меньше. Давай, за встречу дерябнем, да поедим. У меня слюны полный рот от запахов. Картошка жареная, знаешь сколько я о ней мечтаю!

— Как это мечтаешь?

— Да, не спрашивай… Ты сам давно освободился?

— В марте. По знакомству "оттуда" помогли с работой. Как пришел, устроился по договору на север шофером. Начальника одного вожу, ему как раз ребята посерьезней нужны. На то, что сидел, он лишь рукой махнул. Ну и вот, работа по вахтам, но больно знаешь и домой ехать не куда было. А тут тетка ни с того ни с сего захворала сердцем. Звонят соседи, говорят, приезжай. Я, конечно, отпросился. Еще две недели тут буду. Хозяйство — вот баб Маша, подруга теткина, присмотрит. Урожай себе да мне поделит. А кур покормит, обещала. М-да, все опять с ног на голову как-то, придётся менять что-то. Но меня в деревню тянет.