Научи меня любви, профессор (СИ)

Энди всю неделю думала, что скажет ему, когда он спросит ее об этом, в итоге она придумала себе историю об отце дальнобойщике, который любил машины и научил свою дочь всему, что знает. Но, то ли от вина, которое уже ударило в голову, то ли под действием каких-то других сил, она произнесла следующее прежде, чем до мозга дошел смысл ее слов:

— Работала в автосервисе пять лет.

Гейл чуть не подавился водой, которую пил. Он поставил свой стакан рядом с винным бокалом и с изумлением уставился на девушку.

— В автосервисе? — Глаза мужчины вновь забегали, изучая её лицо.

— Угу, — Энди сделала еще глоток вина, — и на утилизаторе металлолома тоже.

Гейл удивленно поднял брови, он не верил своим ушам.

— Должно быть, у твоей семьи были очень трудные времена, раз ты работала на таких тяжелых работах. — В его голосе слышались уже знакомые Энди нотки сожаления.

Девушка ухмыльнулась: «Какой же он наивный».

— Автосервис и утилизатор принадлежат моему бывшему опекуну. Я работала на него.

Она не планировала рассказывать это. Но почему-то, именно ему ей хотелось говорить правду, не утаивая ничего.

Гейл заморгал, переваривая услышанное. Повисла пауза, кажется до него начал доходить смысл ее слов, потому что его глаза округлились, однако, чтобы быть уверенным, что он правильно её понял, он спросил:

— Ты… хм… Работала там, помогала ему? Хм, в смысле, в свободное время? Помогала ему с работой?

Наверное, профессор никогда не сталкивался в живую с вещами типа использование детского труда, да и еще без оплаты. Такие люди как он обычно читают о подобном в газетах или слышат в новостях, забывая об этом на следующий день, если не раньше.

Энди думала соврать ему, чтобы сберечь его систему ценностей, но он определенно имел на девушку какое-то воздействие, побуждая её продолжать.

— Мы работали… Я и другие дети. — Начала Энди, — Вы все правильно поняли, профессор, он использовал нас как средство к достижению своей цели — обогатиться. Первый абсолютный императив Канта. — Она горько улыбнулась про себя. Канта и его абсолютные императивы они проходили на втором уроке «Деловой Этики».

То, что профессор пребывал в шоке это еще мягко сказано: его лицо вытянулось, а в глазах промелькнула гамма эмоций, удивление, злость и сострадание. Он несколько раз открыл и закрыл рот в попытке что-то сказать. Да, он определенно был не готов к такому раскладу.

Повисла неловкая пауза, во время которой принесли антипасти, но никто из них не притронулся к морепродуктам.

Овладев собой, Фрилинг произнес:

— Извини, я не должен был этого спрашивать, тебе должно быть неприятно об этом говорить.

Андреа отвела взгляд от его лица, анализируя свои чувства от ее «исповеди». На удивление, она не чувствовала стыда или какого-то другого эмоционального дискомфорта, на душе девушки было легко… Тяжкий груз обиды и злости на опекуна вдруг покинул её сердце, уступая место тому, что люди называют прощением.

— Нет, — медленно проговорила девушка, — наоборот, мне сейчас очень даже хорошо. Это в прошлом. Это сделало меня такой, каковой я являюсь сейчас и в итоге привело меня сюда. Я ни о чем не жалею. — Она говорила искренне. Если бы не этот старый извращенец, Она бы не встретила Патрика, не поступила в MIT и не познакомилась бы со своими друзьями и, в конце концов, не встретила бы профессора Фрилинга.

Тот пристально посмотрел на девушку, но ничего не сказал.

10

— Теперь мой черед спрашивать. — Проговорила Энди, поддевая вилкой жареную устрицу и кладя себе в тарелку. Она подмигнула ему, тем самым разряжая обстановку. Гейл откинулся на спинку стула, показывая тем самым, что он готов отвечать.

— Как вы получили свой шрам? Я все хотела это узнать с самого первого дня… — Она хотела сказать: «как мы познакомились», но вместо этого произнесла: — как вы начали преподавать у нас.

Тот улыбнулся и ответил:

— О, это ни для кого не секрет, — начал он, — вы, наверное, не поверите, но в юности я играл в хоккей.

Энди представила молодого Фрилинга в хоккейной форме на льду, яростно раскидывающем своих противников, вышибая им зубы. Да, при его габаритах ему вполне подходило быть хоккеистом.

— В Вашингтон Кэпиталз, за юношескую сборную. Это был матч с Нью-Йоркцами, которых мы на дух не переносили. В итоге, игра переросла в групповую драку. У меня слетел защитный шлем. В общей давке я упал и меня порезало коньком одного из игроков.

От его слов Энди поежилась на стуле, коньки были очень острыми, как она слышала.

Тем временем Гейл продолжал:

— Он не просто рассек мне лицо, но и шею. Драка сразу прекратилась, когда увидели, как кровь хлынула из меня. Я потерял сознание, когда командный врач склонился надо мной. Очнулся уже в больнице, весь перебинтованный. Доктор сказал это чудо, что лезвие не задело глаз.

— Должно быть очень больно, — произнесла Энди. Она представила на секунду каково это получить такой порез, отчего ее щека похолодела.