Из губ Вересовой вырывались частые обрывки воздуха; она выгибалась под ним дугой, сходящей с ума мартовской кошкой. Он был ее провокационным, сумасшедшим, заставляющим гормоны отрывать себе головы мартом, а она — его дикой кошечкой. Если бы воздух имел цвет, он бы раскалился сейчас докрасна.
— Сними ее уже, — попросила Ирина, ненавидя этот кусок хлопка на себе. — Хочу чувствовать тебя.
Футболка была стянута через голову, и восхитительная фигура девушки ударила своим пронзительным, ослепляющим светом в глаза Волкову. Он удерживал вес на кулаках, вены вздувались на руках и шее, так он хотел ее. А сейчас, когда она лежала перед ним открытая и обнаженная, как чистый лист… Черт возьми, бери и ставь на ее теле жаркие поцелуи! Клейми своими губами!
Но ему не хватало терпения на прелюдии — черта, свойственная мужчинам, испытывающим неподдельную страсть к женщине. Он не осыпает ее потрясающее тело, словно выточенное искусным скульптором, поцелуями не потому, что не хочет, а потому, что вены скоро прорвут кожу напрочь, забрызгивая также и ее кипящей магмой; он не в состоянии дарить ее молочной коже ласку, ведь внутри уже все близится к планетарной катастрофе: суда тонут, самолеты с ревом несутся вниз, прямо на скалы, поезда срываются в обрывы. И всему этому безумию, лихорадке, болезни имя — женщина.
— Вань, я сейчас умру, — прохныкала она, теряя остатки былого смирения, разрывая покорность в клочья. Без всякого стеснения Ирина стянула с него боксеры, и женская рука сомкнулась на его давно ждущем этого твердом достоинстве. — Я слишком нескромная, да?
— Ты просто распутница, — рассмеялся Волков и оставил на ее шее засос, сильнее прикусывая кожу, когда ее хватка усиливалась. — Но и я не старомодный граф, чтущий какие-то устаревшие традиции.
— Тогда чего ты ждешь?
Он видел, как раскрываются ее сдобные, точно вкуснейшие булочки, губы. Видел, как она облизнула языком верхнюю, как сверкнули ее белоснежные зубы. Девушка немного приподнялась, и яркие точки-горошинки ее сосков разорвали его уравновешенность, посылая к черту любые правила и устои.
Господи, он не помнил еще такого ни разу в своей жизни. Не помнил, чтобы простой секс так волновал его душу, превращал в хищника, вышедшего на охоту и не желавшего пощады своей жертве. Ирина застонала, принимая всю его ярость и неистовость в себя, отвечая на его остервенелые призывы быть одержимой. Эта бешеная одержимость сейчас вспарывала ее кожу рваными, хаотичными надрезами, высвобождая мегатонны энергии.
— Мне никогда не было так хорошо, — призналась девушка, отчаянно цепляясь за его шею, скользя ладонями по потной, напряженной спине.
— Аналогично, — все, на что хватило Ивана.
Ее лоно сжималось вокруг него, пульсировало, точно черная дыра вытягивало все силы и жизненные соки. И ему нравилось быть высушенным, опустошенным этой коварной Дюймовочкой, таившей в себе целую Вселенную загадок.
— Господи! — закричала она, когда он вошел в нее слишком глубоко, слишком свирепо, фанатично, словно пытаясь преодолеть горизонт событий в черной дыре и зайти за черту. — Вань, — всхлипнула Ирина, впиваясь в его спину своими красивыми ноготочками, — уже почти…
Оргазм не был для нее новинкой, просто логичное завершение секса, которое неоспоримо должно быть, если партнер не профан в этом деле. Но сейчас… Это были те самые звезды, которые он для нее зажигал, и она до них дотянулась. Никогда еще наслаждение не неслось по артериям цунами, сбивая все преграды на своем пути, не взрывалось смерчами и торнадо, заставляя волоски на затылке стоять колом. Никогда еще ее тело не сковывала такая приятная судорога, не били конвульсии, точно разряды тока. Никогда еще она не находилась в экзальтации.
Придя немного в себя, когда перед глазами перестали плясать цветные пятна, Ирина поцеловала его в щеку, ощущая капельки пота под губами, слыша его сбивчивое дыхание. Стоны и рычание ее Волчары она запомнит навсегда, на всю жизнь. Его крепкие захваты, атлетические руки, властные объятия. Впервые она чувствовала себя именно женщиной, которую любят, которой не дают права говорить, пока мужчина не вознесет ее на пик удовольствия.
— Я бы сейчас не отказался от сигаретки, хотя никогда не курил, — тихо произнес он, откатываясь на свободную часть постели. Он не сможет посмотреть ей в глаза, увидеть ее раскрасневшиеся щеки, зная, что между ними было. — Ты толкаешь меня завязать дружбу с никотином, потому что иначе не пережить этот секс.
— А что, раньше у тебя не было такого секса? — осторожно поинтересовалась Вересова, натягивая на себя простынь, понимая, что нужно идти в ванную, но так хочется остаться в его горячих руках.
— Это смешно, но мне неловко говорить с тобой на такие откровенные темы, — признался Волков, подставляя под голову локоть и смотря на нее влажными от веселого блеска глазами. — Учитывая, чем мы только что занимались, это более чем странно.
— Ты бы хотел, чтобы я была девственницей?