Научиться дышать

— Я не знаю... Надеюсь, что у них все хорошо, — ответила Ирина, все больше смущаясь.

Ясно. Все же их дорожки с Оксаной Дмитриевной и Дариной разошлись... Чутье подсказывало Волкову, что в жизни Вересовых все совсем не так гладко, как было в прежние времена. Он не чувствовал злорадства или ехидства, никакой радости над поверженным врагом. Их семья никогда не была для него вражеской, это его они почему-то считали своим самым главным врагом.

— И я не вижу магазинов твоего отца. Куда подевались «Вересковые поля»?

— Ох, эти супермаркеты принадлежали твоему отцу? — в разговор встряла Оксана. — Я очень любила эту сеть!

— Да, принадлежали. Он умер несколько лет назад, а с ним... с ним и все остальное.

Ирина старалась дышать равномерно, не позволяя демонам вырваться наружу. Нужно быть спокойнее. Они говорят о каком-то там далеком прошлом, которое к ней не имеет никакого отношения.

Официант принес салаты и бутылку дорогого вина.

— Ванюш, разольешь дамам по бокальчику?

— Конечно, Ксюша. — Он наполнил ее бокал и потянулся к бокалу Ирины, но она вовремя накрыла его ладонью. — Ира?

— Не нужно. Я не пью.

— По бокальчику такого вина можно. Оно потрясающе. Или тебе нельзя?

Что-то в ней щелкнуло, буквально разорвался боевой снаряд. Как же надоели эти вечные вопросы! Почему нельзя просто понять с первого раза, что она не пьет?! Зачем лезть со своими расспросами?

— Мне все можно, но я не хочу, — на нервном выдохе процедила Вересова и встала. — Спасибо, Ксюш, за обед и прости, что он не состоялся.

Она убежала, даже не попрощавшись. Не надо никаких «до встреч» и «до свидания». Если понадобится, она сожжет мосты: бросит эту школу, уедет жить в Питер, но сбежит от них всех навсегда.

На улице Вересова обхватила себя руками; дождь и студеные порывы ветра избивали ее лицо своими колючками. Она глотала слезы и шлепала по лужам. Возле ресторана красовалась та самая «мазда». Девушка заплакала еще сильнее. Все, что было правдой вчера, сегодня стало искусной ложью. Она пыталась утопить своих демонов, но вот незадача — они умели плавать.

Мы сами вершим свои судьбы. Мы собственные Боги и Дьяволы. Наша религия в нас и не зависит от каких-либо мифических существ. Верить в хорошее или плохое, быть хорошим или плохим. Каждый имеет право на выбор, как и на ошибку. Лишь бы она не стала непоправимой.

3

У каждого святого есть прошлое. У каждого грешника есть будущее.

Уоррен Баффет

Мерцающей позолотой нового дня, новых свершений, мыслей и идей, это утро ворвалось в жизнь Волкова. Уходящее тепло сентября скупо проливалось на его лицо тонкими лучиками света, которым удавалось выбиться из-за штор. Мужчина потянулся и встал.

Даже в выходные он мало спит. Сон для слабаков. Отоспаться возможность будет и на том свете, а на этом неплохо было бы потрудиться. Ведь именно труд сделал из обезьяны человека. Человеком он стал, но этого было мало. Хотелось быть человеком достойным, просто людей сейчас и без него хватает.

Стройный силуэт Оксаны, словно прозрачная дымка, приятно дополнял спокойный интерьер их спальни. Нежно-розовый пеньюар из тончайшего шелка очень подходил к ее лицу, к ее румяным, точно земляника, щечкам. Такой он ее и видел: хрупкой ягодкой в терновнике. Но он вырвет терн голыми руками, если это понадобится.

— Вань, — спросонья сказала она, — ты куда?

В ее голосе слышатся нотки паники и страха. Девушка резко распахнула глаза, но не повернулась к нему, делая вид, что спит. Тревога и вечное ожидание подвоха стали ее личными спутниками, как Деймос и Фобос. Они вращались вокруг нее, точно стая черных воронов, притягиваемые страхом остаться одной, быть снова обманутой, вернуться назад и заново начать бег по кругу.

— Я на работу, Ксюша. А ты спи. — Он наклонился к ней и запечатлел на лбу кроткий поцелуй. — Не надо вставать, чтобы проводить меня.

Иван тихо вышел из спальни, и Оксана тоже встала. Ей было плохо. Жизнь — это вечная ходьба по спирали. Она снова и снова, из раза в раз возвращает тебя в этот ненавистный день сурка. Стоит только один раз оступиться, показать свою слабость — и жизнь непременно запомнит это, занесет в свою базу данных и будет каждый раз использовать против тебя.

«Жизнь — то же заседание суда. Все, что вы скажете без адвоката, может быть использовано против вас. Уж лучше тогда помалкивать», — думала она, в мягких, донельзя уютных ее пяточкам тапках спускаясь вниз.

— Ксюша! — голова Волкова высунулась из ванной. — Я же сказал, что не надо вставать.

— Какая же я тогда жена, если мой муж работает днями, а я даже чая не могу ему налить с утра? — прошептала она и поцеловала его, свежего, пахнущего пеной для бритья и легким мужским одеколоном.

Ваня никогда не выливал на себя эти ужасные, зловонные, ядовитые одеколоны советского производства. Боль разлилась в каждой клеточке ее тела, взрывая пласты самообладания, которыми она обложила очаг памяти, вечно тлеющий и никогда не остывающий. Тот одеколон с металлическим запахом, соленый, режущий, грубый, она запомнит навсегда. Этот запах олицетворяет ее прошлое.