Научиться дышать

Последние штрихи телесного и темно-коричневого для шапки, характерно сбившейся набекрень; капля лучезарно-синего для неба, чтобы показать лучик надежды и кусочек неяркого солнца, чтобы малыш всегда знал, что оно непременно появится. Даже после ливня.

— Ну держи, оценивай работу, — она повернула к нему холст, и в глазах мальчишки замерцали огоньки радости.

Затем за долю секунды его глаза потухли, словно бы огонь в них залили ледяной водой. Ирина не на шутку забеспокоилась. Ему не понравился портрет? Или ребенок думает о больной матери? Ни то, ни другое не было приятным для нее, но первый вариант был бы предпочтительнее.

— Простите, тетенька, — тихо произнес мальчуган, опустив глаза к сырой земле. — Я соврал вам.

— Мама у тебя не болеет? — укоризненно спросила она, уже имея желание отчитать сорванца за шутки с непростительными вещами.

— Болеет, — Дима расклеился окончательно, как подошва некачественных ботинок в такую погоду: с треском, жалобно, неожиданно. Слезы потекли по его перепачканным щекам, нос зашмыгал, и вот уже весь Арбат слушал эту грустную песню. — У меня нет денег, тетенька. Только эти, — он протянул ей в маленькой ладошке несколько монеток десяток. — Но я могу выполнять ваши поручения вместо денег.

Девушка горько усмехнулась, горечь так и смазывала ее губы кислым бальзамом. Бедный мальчик. Так на нее похож. Сеть трещинок покрыла ее сердце, все внутри зазвенело от жалости к ребенку. Она обняла его, крепко прижимая к себе, ощущая первые капли холодного дождя на лбу.

— Знаешь, Дима, я тоже много лгала в этой жизни, — ее шепот теплым дыханием коснулся щек мальчика. — И не бывает лжи во благо, хотя нам так часто порой кажется. Главное, чтобы рядом с нами всегда были люди, готовые простить нам нашу ложь.

— Вы простите меня?

— Мне тебя не за что прощать, мой хороший. — Ирина отпустила мальчика и завернула картину в бумагу, спасая ее от влажности. — Забирай и порадуй маму.

— Что я должен сделать взамен?

Она подумала с минуту; неприветливый дождь подгонял мысли, точно хилое суденышко по реке. Мальчишка выглядит не лучшим образом: грязный, промокший, шатается по улицам, возможно, не ел, готов выполнять любую работу взамен денег. К тому же мать болеет. Ему должно быть нелегко.

— Я тебе сейчас скажу адрес, а ты должен будешь прийти по этому адресу завтра в четыре часа. Сможешь?

Ребенок охотно согласился, испытывая симпатию к незнакомке, которая так с ним добра. Вересова продиктовала ему адрес, еще пару раз переспросила, чтобы убедиться, что он запомнил, и отпустила мальчишку. Смотря вслед ему, несущему картину, она помнила огоньки в этих детских глазах. Пусть всегда в глазах наших детей будут лучами сиять добро и радость, пусть никогда они не познают всей боли этого мира.

Она собирала принадлежности, натянув на голову капюшон, когда сзади раздались голоса.

— Как жаль, что вы уже собираетесь. Мы хотели заказать портрет, — вздохнула женщина.

— Дождь, — пожала плечами Ирина. — Приходите завтра в... Добрый день, — промямлила она, увидев за собой Волкова, стоящего под руку с Оксаной.

— Добрый, — неохотно поздоровался он, тоже не ожидавший встретиться с ней.

— Ирина, здравствуйте! — Оксана дружелюбно пожала ей руку, будучи действительно искренней. — Не знала, что вы тут рисуете.

— Балуюсь иногда.

— Должно быть, у вас много клиентов? Работы выставлены красивые.

— Это не для денег, — с некоторой заминкой ответила Вересова, избегая даже краем глаза смотреть на Ивана. — Для души.

Деньги, деньги. Кажется, в этом мире не осталось ничего, что бы не исчислялось деньгами. Наличность уже бежит впереди человека. За деньги продается любовь. Условные единицы скоро повесят свой ценник на небеса, устанавливая прейскурант на посещение рая.

Ей было не понаслышке знакомо тлетворное влияние денег на личность. Они разрушают изнутри, подгрызают твой стержень, завладевают всеми идеями. Девушка скривилась незаметно для собеседников и продолжила упаковывать кисти и краски. Жизнь достаточно воздала ей за эгоизм и алчность. Больше забирать было нечего.

— Давайте мы вас подвезем? — предложила Оксана.

— Милая, думаю, нам не по пути с Ириной Анатольевной, — сказал Волков, который не хотел, чтобы его не самое приятное прошлое хоть каким-то образом касалось светлого настоящего.

— Да-да, мне еще надо по делам заехать, — отмахнулась Вересова, и так не спавшая несколько дней подряд, видя когда-то своего Волчару чужим мужчиной.

— Ничего не хочу слушать. Заедем в ресторан, пообщаемся! А то мне до сих пор неловко за наше «грязное» знакомство.

Иван про себя вздохнул, зная о мягком характере Оксаны. Она будет чувствовать себя виноватой теперь до конца жизни. Но действовать ей наперекор он не хотел. Лишь бы только Ира не повела себя как обычно; с Оксаной он уже и забыл, что такое стыд за свою женщину.

***