Научная фантастика - особый род искусства

Действие разворачивается на великолепно выписанном фантастическом фоне. Биологи изучают странную жизнь фантастического леса, в борьбе с которым изнемогает примитивное местное племя. Параллельно некая высокоорганизованная цивилизация амазонок проводит здесь биосоциальные эксперименты. Создаваемые амазонками новые формы жизни губят аборигенов, а между тем беднякам внушают, что загадочное одержание - высшее благо.

У лесовиков планомерно изымают женщин: амазонки размножаются однополо. (Партеногенез известен для некоторых растений и беспозвоночных, а искусственно получен и для некоторых высших животных - кроликов). Стругацкие подчеркивают этим, что амазонки наполовину не люди. Человек как цель прогресса и гуманизм как его дух для амазонок не существуют.

Биолог Кандид поясняет, что прогресс, руководствующийся лишь "естественными законами природы" ("и ради этого уничтожается половина населения!"), - "не мой прогресс, я и прогрессом-то его называю только потому, что нет другого подходящего слова... Здесь не голова выбирает. Здесь выбирает сердце. Закономерности не бывают плохими или хорошими, они вне морали. Но я-то не вне морали".[381] "Главным в повести, - предупреждают авторы в предисловии (опять сомневаясь, поймет ли читатель), - является трудное осознание Кандидом происходящего, медленное и мучительное прозрение, колебания Кандида и окончательный его выбор" (с.385).

В чем же он колебался? Лесовики обречены "объективными законами (чего? какими?), и помогать им - значит идти против прогресса" (с.461). Что же он выбрал? "Плевать мне на то, что Колченог (один из лесовиков, - А.Б.) - это камешек в жерновах их прогресса. Я сделаю все, чтобы на этом камешке жернова затормозили" (с.462). Каким образом? Вспарывая животы мертвякам - биороботам амазонок.

Это буквально все, что он может... "И еще не остается ничего иного, как взывать к абстрактному гуманизму, пафицизму и справедливости".[382] Это - не об "Улитке", это - о фантастике Пьера Буля. Правда, насчет пацифизма сделаем оговорку: как-никак Кандид идет на мертвяков с препараторским скальпелем... Но зато дальше в точности о Кандиде: "Герои Буля - это одиночки, движимые благородными побуждениями, нередко сознающие свое бессилие".[383]

В "Хищных вещах века" легко догадаться, какие силы стоят за Иваном Жилиным: "Мы с детства знаем, - говорит он, - о том, как снимали проклятье на баррикадах, и о том, как снимали проклятье на стройках и в лабораториях, а вы снимите последнее проклятье, вы, будущие педагоги и воспитатели".[384] Жилин тоже почти один, но он говорит: "Меня услышат миллионы единомышленников", "Мы сделаем... наше место здесь".[385] Кандид, напротив: "Я не вне морали... Это не для меня... Я сделаю все... если мне" (с.461-462), и т.д.

В отчаянии Антона-Руматы был луч надежды. "Улитка" - безнадежной крик в ночи. "Кандид, - объясняют авторы в предисловии, - ...знает о мире столько же, сколько мы с вами, его цели - наши цели, его мораль - наша мораль" (с.385). Но он, оказывается, знает о нашей морали гораздо меньше Генри Моргана. Герой Хемингуэя, подводя итог своей нескладной жизни, признался: "Человек один не может ни черта".[386] Кандид - один "босой перед вечностью" и его выбор, о котором говорят авторы, не более чем иллюзия.

Конечно, всему виной исключительные обстоятельства. Контуженный во время аварии, Кандид живет проблесками сознания. Нерасчлененный поток больных мыслей и чувств прямо-таки создан для того, чтобы через эту призму удивить химерическими образами леса. Но причем здесь прогресс?

Искусная имитация косноязычного просторечия лесовиков дополняет стилистическое и психологическое совершенство "Улитки". Здесь нет ничего похожего на художественный разнобой "Возвращения" или "Стажеров", но почти ничего не осталось и от конкретного социального опыта, от которого отталкивалась фантастика Стругацких в тех вещах.

Авторам оттого и пришлось "замотивировать" одиночество Кандида, оттого они и прибегли к психологическому субъективизму, что противопоставили внесоциального одиночку столь же внесоциальному прогрессу. В суждениях Кандида о прогрессе нет и следа конкретной социальной морали. А ведь истина не бывает абстрактной.

Впрочем, его мысли ошибочны и с абстрактной точки зрения абстрактной. Ниоткуда не видно, что авторы не разделяют заблуждений Кандида, когда он характеризует прогресс с одной-единственной (и вовсе не определяющей) стороны неумолимых законов природы. Получается, будто человечество перед фатальной альтернативой: либо эти законы совпадают с моралью, либо идут с нею вразрез, но в обоих случаях - абсолютно от человека не зависят.