Я, в отличие от него, знал, в какой тесной сцепке находится все, чем занята Луизина голова, и не раздражался, видя запись о коже рептилий, после которой шли соображения о волоконной оптике. Заметки о чувствительности человеческого глаза при различных уровнях освещенности соседствовали с вычислениями, касающимися радаров. Запись о сенсорно-квантовой эффективности находилась на одной странице с диаграммой расположения источников света и теней в комнате; рядом с характеристиками нового сверхпроизводительного чипа помещались данные по оптическим параметрам органических веществ в зависимости от их температуры. Возможно, все это были компоненты, выстраивающиеся в единую концепцию.
Не представляла для меня секрета и добросовестность Луизы. Если бы ей дали задание, относящееся к технологии «стелс», то она посвятила бы свои дни и ночи размышлениям о ее возможностях в настоящем и будущем.
В пять часов я был в лаборатории и взял там под расписку кое-какое оборудование. Поужинал я в ресторане быстрого питания, листая «Человека-невидимку». С собой я захватил сэндвич с куриным салатом и кока-колу, зная, что мне предстоит бессонная ночь.
В шесть вечера я уже сидел на Кафедрал-авеню в машине с выключенным двигателем и опущенным стеклом водительской двери. Я намеренно остановился под знаком «парковка запрещена» напротив дома, где жила Луиза. Если бы ко мне прицепился полицейский, я бы сказал, что подвез знакомого, объехал квартал и встал бы на том же месте.
Подъезд дома вызывал интерес не у меня одного. На скамейке напротив неподвижно сидел мужчина, по улице то и дело проезжала одна и та же синяя машина с номерным знаком Виргинии. Опускались сумерки, скоро должны были зажечь фонари.
Меня так и подмывало оглядеться, но я кренился, как мог, и не отрывал взгляд от маленького продолговатого экрана на приборе, который держал в руках. Размером экранчик не превышал видоискатель фотоаппарата, да еще был разделен на две части. В левой половинке я видел стандартное изображение подъезда, как в глазке видеокамеры, в правой — то же самое, только в черно-белом варианте. Любой, кто проходил мимо или входил в дом, появлялся в обеих половинках экрана.
Вернее, почти любой. В 6:45 появилась фигура, которую зафиксировала одна правая половинка. У подъезда не было ни души, но я все равно позвал совсем негромко, чтобы меня не услышал человек на скамейке:
— Луиза! Иди сюда! Садись в машину. Подожди, сейчас я открою тебе дверцу.
Я ничего не увидел, ничего не услышал. Тем не менее вышел и распахнул дверцу, после чего застыл, как болван.
Внезапно до моих ноздрей долетел запах духов, и машина чуть осела.
— Я здесь, — окликнул меня голос Луизы.
Я захлопнул дверцу, вернулся на водительское место и завел мотор. Человек на скамейке, несмотря на свою профессиональную наблюдательность, ровно ничего не понял и не шелохнулся, когда я тронулся с места.
Я покосился вправо. Там как будто никого не было: я видел проплывающие справа дома. Странным выглядело только заднее сиденье: вместо обычной синей ткани я разглядел серо-черную заплату в полтора фута в поперечнике.
— Я один. За нами не следят, — сказал я. — Сними, если хочешь. Или под этим на тебе ничего нет?
— Есть. — Я услышал негромкий звук, словно при разрывании ткани. — Если бы ты пораскинул мозгами, то не задавал бы идиотских вопросов.
Я не выдержал и притормозил. Я бы все равно оглянулся. Так уж лучше затормозить, чем в кого-нибудь вмазаться.
— Вообще-то я давно догадался, — сказал я. — В здании не нашли одежды, следовательно, ты ушла в ней.
Уже почти совсем стемнело. Я заехал на стоянку и остановился под раскидистым дубом. Над задним сиденьем появилась, как из пустоты, светлая прядь волос. Пространство позади меня исказилось, и я увидел лоб, нос, подбородок Луизы. Когда настала очередь шеи, возникла еще одна, последняя волна искажений, после чего я разглядел Луизу целиком, одетую в какой-то нелепый комбинезон.
— Бедные микропроцессоры! — Луиза обеими руками откинула волосы с лица. — При слишком высокой нагрузке они того и гляди выйдут из строя.
Она сняла с себя комбинезон: сначала спустила его на пояс, потом высвободила руки, в последнюю очередь — ноги. На ней оказались тонкое шелковое платье и легкие туфли на плоской подошве. Комбинезон превратился в ее руках в бело-серый комок. Она посмотрела на него.
— Требует доработки. Начать с того, что в нем страшно жарко.
— Поэтому я тебя и высмотрел. — Я показал ей свой прибор, — Не знал и не знаю до сих пор, как ты это делаешь, но нормальная температура тела у живого человека — девяносто восемь и шесть десятых градуса по Фаренгейту.
Этот инструмент реагирует на тепловые инфракрасные волны, поэтому он зафиксировал твой тепловой образ. В видимом спектре он ничего не показывает.