Научная объективность и ее контексты

То, что мы заявили в предыдущем разделе, легко можно истолковать как проявление эмпирически ориентированного подхода к проблеме объективности в науке. На самом деле это представляет собой правильное признание не подлежащих сомнению эмпирических аспектов этой объективности; более того, было бы странно, если бы эмпирической науке было мало дела до опыта. Однако теперь надо рассмотреть другую сторону науки, которая покажет нам, почему одного только опыта недостаточно для построения объектов науки (включая опыт, расширенный в его операциональном измерении).

Для того чтобы проложить путь к этому дополнительному рассмотрению, есть разные возможности. Мы выбираем ту, которая связана тезисом, руководившим нами с самого начала нашего исследования, а именно с фундаментального отождествления объективности с интерсубъективностью. Как мы уже замечали, то, что может быть разделено некоторым сообществом субъектов, – это, конечно, не «переживаемое» ими познание вещей, т. е. осознание ими различных черт, которые реальность показывает каждому отдельному наблюдателю. Отсюда следует, что, поскольку чувственные качества вещей приватны, нельзя ожидать, что они составят содержание интерсубъективного, или объективного, знания.

Такой вывод может показаться странным, особенно в применении к «эмпирическим» наукам, которые кажутся полностью погруженными в рассмотрение материальных вещей, раскрывающих себя через свидетельства чувств. Но, несмотря на это, мы должны признать, что фактическое положение вещей расходится с этой интуитивной картиной. На самом деле философы должны были бы быть готовы найти такой вывод приемлемым и даже знакомым, поскольку в истории философии всеобщности всегда приходилось платить отдельную цену за отсутствие связи с ощущениями. Единственный способ избежать этой оторванности от ощущений – объявить всеобщность понятий чистой фикцией или чем-то в этом роде. Причиной этого тупика является то, что чувственные восприятия неизбежно приватны, тогда как интеллектуальные понятия обычно считаются всеобщими.

Вытекающее отсюда следствие для нашей проблемы может быть таким: если «объект» науки есть, по определению, нечто такое, что должно (в принципе) быть объектом для всех субъектов, он может быть только интеллектуально построенной структурой[111]. Здесь опять мы можем указать на возможное затруднение, состоящее в том, что идея «интеллектуального конструирования» чего-то кажется указывающей на некоторую долю произвольности в этом конструировании; но мы уже обсуждали истинный смысл такой предполагаемой произвольности, так что нет нужды повторять здесь это обсуждение.

Более того, очень легко видеть, каким образом операциональный характер базовых условий объективности должен определить интеллектуальную природу научного объекта. Когда мы выполняем операцию, мы можем воспринимать чувствами определенные физические положения дел, такие как положения указателей на циферблатах инструментов, изменения цвета определенных реагентов и т. п. Но то, что мы приписываем объекту в результате получения этих чувственных впечатлений, – это абстрактные качества, к тому же представленные обычно числами или тому подобными математическими выражениями.