Научное наследие Женевской лингвистической школы

Сходные мысли о «конфликте» между интеллектуальным и аффективным можно обнаружить и у представителя французской социологической лингвистики Ж. Вандриеса: «Нестойкость грамматического строя объясняется в значительной мере воздействием на него аффективного элемента языка. Логический идеал всякой грамматики – это иметь одно выражение для каждой отдельной функции и только одну функцию для каждого выражения. Если бы этот идеал был осуществлен, язык имел бы такие же точные очертания, как алгебра, в которой любая формула, раз установленная, остается неизменной во всех случаях. Но фразы не алгебраические формулы. Аффективный элемент обволакивает и окрашивает логическое выражение мысли. Никогда не повторяют дважды одну и ту же фразу, никогда не употребляют два раза то же самое слово с точно тем же значением; не бывает двух языковых фактов совершенно тождественных. Причина тому – обстоятельства жизни, беспрерывно изменяющиеся условия наших переживаний» [Вандриес 1937: 149 – 150].

Таким образом, «тенденция к коммуникации», по мнению Балли, всегда приводит к языковым упрощениям, а тенденция к «экспрессивности» – к языковому разнообразию. У Балли получается так, будто бы «логическая функция» языка все время упрощает, схематизирует язык, и только его аффективная функция время от времени оживляет нашу речь. Схожие рассуждения мы встречаем у Г. Шухардта в его статье «Заметки о языке, мышлении и общем языкознании»: «Аффективное и логическое пронизывает всю жизнь языка, причем первое усложняет, второе упрощает» [Шухардт 1950: 238].

У Балли язык в своем живом функционировании как бы колеблется между двумя полюсами: аффективностью и интеллектуальным выражением. Он даже сравнивал в этом отношении язык с ковром Пенелопы, вечно создающимся и вечно разрушающимся.

Таким образом, экспрессивность в языке Балли считал движущей силой языкового развития. В этом отношении он сближается с такими лингвистами, отводившими важное место аффективности в развитии языка, как Л. Шпитцер, Р. Мерингер и Э. Лерх [118] . Балли стремился доказать свою точку зрения на примере образования аналитического будущего во французском языке. По мнению Балли, в момент своего появления форма с habeo никоим образом не предназначалась для того, чтобы сделать более ясной идею будущего времени. Эта форма применялась для того, чтобы порвать с чисто интеллектуальным подходом ко времени и выразить субъективно-эмоциональный элемент, который содержится в идее будущего: долженствование, обязанность, необходимость [Bally 1935: 61]. На важность изучения роли экспрессивного фактора в языковых изменениях обращал внимание и А. Сеше: «Нам нужно выяснить, каким образом под влиянием аффективных факторов значения подвергаются непрекращающимся изменениям, в частности – посредством употребления в переносном смысле» [Сеше 1965: 69].

Представляет интерес полемика Ш. Балли с О. Есперсеном относительно прогресса в языке [119] . Исходя из «энергетической философии» Оствальда [120] , Есперсен связывал свою теорию прогресса в языке с «экономией речевых усилий»: чем меньше говорящий и слушающий затрачивают усилий для точной передачи мысли, тем язык совершеннее. Язык приближается к этому идеалу посредством регулирования и упрощения [121] , это выражается в тенденции к увеличению аналитических форм. Критерием прогресса Есперсен считал аналитический строй языка, что привело его к восхвалению английского языка как одного из самых совершенных.

Возражая Есперсену, Балли приводит много примеров, опровергающих тезис Есперсена о семантической простоте аналитических форм. Говорят, – пишет Балли, – что предлоги одним показателем заменяют множество падежных окончаний; так французское de , помещенное перед существительным, замещает следующие: ae(rosae) , i(domini) , i(regis) , us(domus) и пр. Но здесь никакого прогресса нет: можно ли считать, что одно выражает неизменно идею латинского родительного падежа с указанными окончаниями? Во-вторых, где простота этого грамматического приема, если, открыв любую полную грамматику французского языка, мы обнаружим, что список употребления этого de просто головокружителен. Вообще часто забывают, – продолжает Балли, – что для анализа в языке недостаточно свободного расчленения материальных знаков, надо еще, чтобы была простота значений [Bally 1935: 60 – 61].