Научные битвы за душу. Новейшие знания о мозге и вера в Бога

Итак, с научной точки зрения задача довольно проста. Либо существуют уровни сознания, которые дают нам более глубокое понимание наших взаимоотношений с реальностью, поддерживающей нашу вселенную, либо их нет. Если они существуют, мы либо можем достичь их, либо не можем. Если мы достигаем их, мы либо узнаем что-то, либо не узнаем. Мистики сродни пионерам-ученым, глубоководным дайверам или космонавтам, они предлагают себя в качестве добровольцев в поисках и принимают их исход. Андерхилл восклицает: «Вновь и вновь великие мистики рассказывают нам не о том, как они рассуждали, а о том, как они действовали. Их излюбленные символы – это символы действия: битва, поиск и паломничество»[575].

Зачем достигать глубоких и особенных уровней сознания? Объяснения мистиков зависят от их духовной и прочей самоотверженности, тем не менее в них прослеживается общая мысль. Они убеждены, что некоторые основополагающие факты о реальности невозможно понять правильно, кроме как в результате наблюдений, сделанных на тех уровнях. Если разум – основной персонаж вселенной, как считают мистики, тогда исследования должны предполагать хотя бы некоторые эксперименты с разумом, а единственным добровольцем, предоставляющим для этой цели свой разум, может быть только сам мистик.

Как объясняет Андерхилл в своем выдающемся труде «Мистицизм» (1911),

мистицизм… это не мнение, это не философия. У него нет ничего общего с стремлением к оккультным знаниям. С одной стороны, это не просто способность к созерцанию Вечности; с другой ее нельзя отождествить с какими-либо религиозными странностями.

Это название органического процесса, предусматривающего полное осуществление Любви Божьей: достижение бессмертного наследия человека здесь и сейчас. Или, если угодно, ибо это означает в точности то же самое, – это искусство установления осознанных отношений с Абсолютом[576].

Мотивом для мистиков служит любовь, а также интеллектуальная увлеченность. Но любовь едва ли вступает в противоречие с увлеченностью; этот мотив роднит мистиков с большинством первопроходцев. Лишь немногие рискуют собственным «я», если они не любят то, что делают, и не готовы принять все, что найдут. Андерхилл предостерегает:

Ни в коем случае нельзя утверждать, что эта жажда любви – просто составляющая жажды совершенного знания: ибо это сугубо интеллектуальное стремление не содержит ни благоговения, ни самоотречения, ни взаимности чувств между Знающим и Знаемым. Просто знание, взятое само по себе, – это вопрос получения, а не действия, глаз, а не крыльев; в лучшем случае утомительное занятие[577].

Официальное изучение мистицизма

«Поскольку сознание занимает нейтральную территорию между религией и наукой, подвергаясь притязаниям и той, и другой, но не понятое ни одной из них, оно может также содержать ключ к явному конфликту между этими двумя великими общественными институтами»[578].

Б. Алан Уоллес, «Табу субъективности»

Большинство трудов по мистицизму было задумано просто как руководство для мистиков. Но и в восточной, и в западной традиции официальное изучение созерцательного и мистического сознания восходит еще к IV веку н. э.[579]. В XIX веке изучение мистицизма привлекло внимание широкой публики в связи с появлением психологии как научной дисциплины; выдающимися исследователями в этой области стали Уильям Джеймс, Ивлин Андерхил и У. Т. Стейс.