Научные сказки периодической таблицы. Занимательная история химических элементов от мышьяка до цинка

Некое подобие электрической змеи, устремившейся прямо на нас.

– Пристрели ее, – сказал мой поверенный.

– Пока подождем, – ответил я. – Мне хочется изучить ее повадки.

Однако поверенный Дьюка благоразумно задергивает шторы.

Два человека, которые на самом деле занялись исследованием ее повадок, – теоретики архитектуры Роберт Вентури и Дениз Скотт Браун. Следуя примеру Эда Рушея и поп-художников, которые первыми попытались по-новому взглянуть на эстетику торговых улиц, Вентури и Браун решили сделать из Лас Вегаса «нашу Флоренцию». (Том Вулф в свое время уже сравнил его с Версалем.) Вентури и Скотт Браун заметили, что во многих случаях само освещение становится архитектурой. Новые здания не подсвечиваются особым образом, как исторические достопримечательности. Они сами становятся светом. Им придаются светящиеся очертания, и каждая поверхность становится световой рекламой чего-то, от казино до «часовен для заключения брака, переоборудованных из обычных бунгало с добавлением колоколен с неоновым освещением». Архитекторы готовы были охватить все в Лас-Вегасе неоновым освещением, единственное, что им в нем не нравилось, была его тенденция «вызывать большие проблемы с насекомыми». Их отвращение к насекомым, вероятно, было не только физическим, возможно, они видели в мотыльках, летящих на огонь, метафору нашего собственного беспомощного влечения к неоновым соблазнам.

То, что раздражает одних, может открыть большие перспективы для других, как, например, для серьезного специалиста по бабочкам, каким был молодой Владимир Набоков. Однажды он «поймал несколько очень интересных экземпляров в неоновом свету заправочной станции между Далласом и Форт-Уортом». Для Набокова интерес к бабочкам был чем-то значительно большим, чем просто детским увлечением. В ходе своего трансконтинентального путешествия на автомобиле он действительно открыл новую разновидность бабочек, которую назвал Neonympha dorothea в честь студентки, сидевшей за рулем. Набокову, мастеру каламбуров, должно было доставить удовольствие то, что он сумел дать название своей находке в линнеевской номенклатуре, включавшее и наименование освещения, в котором она была найдена.

Образ насекомых, роящихся вокруг неоновых вывесок, автор позднее использовал в своем скандальном романе «Лолита» о сексуальном преследовании эмигрантом из Парижа, писателем Гумбертом Гумбертом, 12-летней нимфетки. В последних главах романа описывается автомобильное путешествие по Америке с остановками в мотелях, на заправках и в коктейль-барах. На определенном уровне «Лолита» повествует об увлечении старой Европы (Гумберт) новой молодой Америкой (Лолита), но залитая неоновыми огнями Америка 1950-х оказывается гораздо менее невинной, чем можно подумать. Гумберт в самом начале их совместного путешествия с изумлением узнает, что похищенная им Лолита уже была совращена. В конце концов Гумберт решает дать Лолите возможность свободно выбрать собственный путь в жизни. А сам находит «утешение» в убийстве одного из ее прежних соблазнителей. Он уезжает с места преступления под аккомпанемент «светящихся букв вишневого цвета» и ресторанной вывески в форме кофейника, то и дело возникающей из темноты.

Глаза Иезавели

Ветхий Завет изобилует раскрашенными женщинами. «Хотя ты… обрисовываешь глаза красками, но напрасно украшаешь себя», предупреждает Господь дочерей Сиона (Иеремия 4:30). Огола и Оголива подвергаются суровому осуждению за свою похоть, за то, что они предавались блуду с «отборными из сынов Ассура» (Иезекииль 23:4), Египта и Вавилона. Мужчин, конечно, никто не винит. Ведь они «приходили к ней, как приходят к жене блуднице» (Иезекииль 23:44), привлеченные ее красотой, драгоценностями и тем, что «ты для них умывалась, сюрмила глаза твои и украшалась нарядами» (Иезекииль 23:40).

Поступки, совершенные Иезавелью, женой израильского царя Ахава, в IX веке до н. э., настолько отвратительны, что она вновь выводится на сцену в Откровении Иоанна Богослова как само воплощение наглого и самодовольного распутства. С тех пор имя Иезавель стало символом женского бесстыдства. Излишне говорить, что ее греховность помимо всего прочего проявляется и в том, что она «румянила лице свое» (IV Книга Царств 9:30). В латинском переводе Библии, сделанном Бл. Иеронимом, «Вульгате», называется вещество, которым она пользовалась для этого: stibio – сурьма.