Научные сказки периодической таблицы. Занимательная история химических элементов от мышьяка до цинка

Немного приглядевшись, я начинаю замечать признаки человеческого вмешательства: несколько отверстий, просверленных в породе шахтерами, которые так и не вернулись, чтобы унести следующую каменную глыбу, а также железные спицы и отверстия, проделанные в боковой скальной стенке, что когда-то поддерживали платформы, использовавшиеся для транспортировки камня по склону холма. Но обработано всего несколько метров каменной стены. К круглым валунам, лежащим неподалеку, никто не прикасался тысячи лет со времен ледникового периода, придавшего им особый отшлифованный облик. Взобравшись на один из них, я смотрю поверх деревьев на несколько островов, которые уходят в море за горизонт. Меня охватывает внезапный восторг. Я начинаю ощущать бесконечность разнообразных пород, составляющих землю у меня под ногами, и ее шарообразность.

Пора приступать к исследованиям. Я захватил с собой увеличительное стекло и маленький, но довольно мощный магнит, чтобы протестировать те образцы, которые мне попадутся. Но мне явно не хватает инструментария, чтобы справиться со скальной породой. Постучав без всякого проку по скале из кварца – «жесткого непокорного кварца», как называл его Марк Твен, – я начинаю понимать, каким тяжелым был труд шахтеров в этой отрасли горного дела. Кварц во много раз тверже угля, и в нем нет никаких примесей более мягких материалов. Чтобы справиться с невероятной твердостью камня, шахтеры, помимо молотков и зубил, а позже и динамита, изобретенного Альфредом Нобелем, использовали огонь и лед. Они раскладывали громадные костры у скальной стены и затем заливали их ледяной водой. Я ищу у подножия обломки, отколовшиеся в результате сильных зимних морозов, и нахожу чистый кусочек белого кварца и по куску розового, серого и черного камня. И тут я вижу сверкающий след, который поначалу принимаю за слизь, оставленную улиткой (в такой сырой день здесь их полно), но оказывается, что это мелкие осколки другого минерала. Я отмечаю расщеп, из которого выпадают куски, и вижу, что он забит маленькими хрупкими пластинками. Поверхность каждой пластинки отличает яркий жестяной блеск. До тех пор мне никогда не приходилось встречаться с частью скальной породы, настолько похожей на металл.

Порыскав там пару часов, я собрал довольно представительную коллекцию минералов, включавшую кварц, полевой шпат, минерал серого цвета с сернистым запахом и многообещающий камень черноватого оттенка, явно плотнее всех остальных, переливающийся, как антрацит, но очевидно с содержанием металла.

На побережье неподалеку от шахты расположена небольшая пристань, откуда минералы отправлялись в страны Балтики и дальше, и где, без сомнения, во времена, когда еще не было пригородных автобусов, высаживались охотники за редкими образцами. Местное отделение «Ротари-Клуба» установило здесь знак в честь лейтенанта Аррениуса, внимательности которого мы обязаны началом научной золотой лихорадки, приведшей к тому, что шесть химических элементов были названы в честь этой местности. Сейчас ее обрамляют очаровательные летние виллы, построенные за последнее столетие, а многие совсем недавно. Я пытаюсь представить, как она выглядела во времена Аррениуса. С шумом, доносящимся из шахт сквозь сосновые заросли и перекрывающим вопли чаек. Несмотря на камни и подлесок, он, скорее всего, не выглядел диким и тогда. До него можно было легко добраться на лодке, а к шахте вела дорожка вверх по холму. Я приехал туда в прохладный день в начале июня. А как же Иттерби выглядел в феврале, когда здесь дуют холодные восточные ветра из России? Наверное, здесь очень холодно. Но, возможно, в былые времена шахтеров согревало профессиональное братство, а за скалами они могли укрыться от пронизывающего ветра и согреться у костров, которые постоянно разводили у больших камней. Исключительной здешнюю местность делает не красивый пейзаж или сложности пути. В ней есть некая непосредственность и какая-то земная телесность. Сама структура ее почвы, камень, предстающий здесь в своей разнообразной обнаженности, и сознание того, что именно здесь родилось так много элементов. Когда-то Гадолин боялся, что они присутствуют только здесь и больше нигде, к счастью, его страхи не оправдались. Эта земля для меня – источник всех элементов и нашего понимания их, fons et origo[56] всех разновидностей материи.