Научу тебя плохому (СИ)

Моя мышка, моя особенная девочка, что ж в тебе такого, что меня на тебе так клинит. Все мозги мне выжрала, зараза упрямая. И трясется вечно, как банный лист, словно я хоть раз позволил себе грубость. Нет, ну может словесно позволил. Но меня тоже можно понять, в конце концов я терпением особым никогда не отличался, просто тут ситуация особенная и человечек особенный.

— Марк, — она ожидается пытается отстраниться, вырывается чего-то, ладошки свои в мою грудь упирает, лишь сильнее раззадоривая. Я понимаю, конечно, что пугать ее сейчас — последнее дело, но и отпустить ее не могу.

— Мышка, вот че ты такая неугомонная, я же пока ничего не сделал, — улыбаюсь, глядя на то, как расширяются ее зрачки.

— Пока? — уточняет, мило шевеля носиком.

— Смешная ты, Еська.

— Ай…

Подхватываю ее под бедра, прижимаю к ближайшей стене — теперь это традиция. Даже боль в руке уже не кажется такой острой, у меня тут личная анестезия имеется, в виде одной трусливой мышки.

— Ты чего, опусти меня на пол, — барахтается в моих руках, а мне нравится именно вот такое положение.

— Неа, — усмехаюсь. — Есь, я сейчас сделаю кое-что, ты только не дерись.

— Что? — озадачено.

— Это, малыш.

А к черту.

Мышка не ожидает, конечно, от меня такой подставы, наглости даже. Подхватываю ее крепче, приподнимаю выше и просто целую, потому что не могу больше, просто не могу держать себя в руках. Я устал, чертовски устал себя контролировать.

Она сначала зависает от неожиданности, напрягается всем телом, а потом, видимо, придя в себя после секундного шока, начинает вырываться и меня отталкивать. Только бесполезно это, нереально меня от нее теперь отлепить.

Я жестить не собираюсь, естественно, все понимаю, даже несмотря на фейерверки в моем воспаленном от одержимости этой девочкой мозгу, я еще сохраняю частичку здравого смысла, а потому целую свою мышку осторожно, не напирая, но и отстраниться ей не позволяю. Медленно, провожу языком по губам, проникаю внутрь, а мышка, зараза мелкая, противится, зубки свои острые стискивает, головой вертеть пытается.

Нет, так дело не пойдет. Продолжая удерживать ее одной рукой, второй я, чуть отстранившись, зарываюсь в длинные, шелковистые волосы, дурея от непередаваемых ощущений.

— Не бойся меня, Есь, — смотрю в ошарашенные моей выходкой глаза мышки, кажется, она настолько дезориентирована моим поведением, что до сих пор не может прийти в себя. И я этим, конечно, собираюсь воспользоваться. — Не бойся.

Я вновь наклоняюсь к ее губам, целую, перемещаю руку на подбородок мышки и слегка на него надавливаю, чтобы зубки свои красивые разомкнула, чтобы мне поддалась. Потому что я хочу ее целовать, нормально целовать, по-настоящему, по-взрослому. И целую, языком проникаю в ее рот, преодолевая не слишком энергичное, я бы даже сказал, пассивное сопротивление.

Наверное, именно так выглядит капитуляция. Тяжело вздохнув и вряд ли отдавая себе полный отчет в действиях, Еся, обхватывает меня ногами, и пальчиками своими красивыми сжимает мои плечи, а в следующий момент меня просто уносит в рай, потому что мышка моя маленькая, шутливая и до ужаса упертая, начинает отвечать. Робко. Не умело даже. Совершенно не умело. И эта ее неопытность, даже в таком невинном вопросе, как поцелуй, мне крышу срывает.

Господи, дай мне сил не сорваться на этом месте. Не целовалась, эта девочка даже не целовалась никогда, я уверен, это чувствуется в каждом неумелом движении ее языка, в неуверенности ее общей.

Ох, мышка, я тебя научу, я тебя всему научу. Я хороший учитель.

Первым прерываю поцелуй, мне чертовски сложно, меня словно клеем строительным к ней прилепили, но надо, потому что для нее это слишком, не готова она пока.

— Никогда не целовалась? — улыбаюсь, глядя в совершенно ошалелые глаза.

Кажется, кому-то понравилось.

Однако долго мне наслаждаться видом такой вот, дезориентированной, расслабленной мышки не удается, потому что малышка моя зубастая приходит в себя и начинает дергаться.

— Есь, я бы на твоем месте этого не делал, я все-таки в одном лишь полотенце, и ты сейчас его сорвешь. Мне, конечно, все равно, но…

Она застывает мгновенно. Уже хорошо — мыслительный процесс запущен, информацию впитываем и воспринимаем как надо.

— Зачем ты это сделал? — выдыхает насупившись.

— Сделал что? Поцеловал?

Она кивает в ответ, такая смешная, наивная еще. Где ж тебя такую мышку сделали? Я ж много девчонок знал, они не такие были, все больше раскрепощенные, опытные даже, и в ее возрасте, — тоже. А тут фиалка нежная, даже целоваться не умеющая. И не могу сказать, что не рад этому простому факту. Рад, охренеть как рад. Потому что это все мое, теперь только мое.

— Захотелось просто, — пожимаю плечами, опускаю малышку на пол, сам поправляю полотенце.

— Твоя рука, — мышка восклицает так громко, и так неожиданно, что я, признаться, вздрагиваю.

Не сразу понимаю, о чем она, и только проследив за испуганным взглядом, догоняю, в чем дело. Перебинтованная рука снова кровоточит, даже на полотенце следы остались.

— Надо перебинтовать снова, надо…