Научу тебя плохому (СИ)

Она сначала напрягается, застывает от неожиданности, а после стонет обреченно, сама меня обнимает, прижимается ближе и отвечает, сама меня целует. А меня кроет, мысли расплываются, разум мутнеет, в ушах с грохотом долбится собственный пульс.

Моя мышка, моя девочка. Я хочу ее, так сильно хочу, готов руками голыми на ней этот чертовы штаны разорвать. Потому что мешают они дико, создают ненужное препятствие.

Руки сами тянутся к краю тонкой, белой футболки, из-под которой так удачно просвечивается скрытая под темным лифчиком грудь. Маленькая такая, аккуратная. И я дурею просто лишь от одной мысли о том, как буду сжимать ее в своей ладони.

— Марк, подожди, стой, — Еся дергается, хватается за футболку, тянет вниз задранные края, — не надо.

— Почему не надо, Есь? Ты же хочешь, — шепчу одержимый ее близостью, ее запахом. Не могу, я просто не в состоянии ее отпустить.

И ведь сам виноват, сам ведь начал. Дернул меня черт ее подразнить. Подразнил. И кому только хуже сделал. Как я ее теперь отпущу? Это не реально ведь, просто нереализуемо. Хотел ведь просто поиграть, смутить. Она же девочка, маленькая, хрупкая девочка. Я о сцене в книге вспомнил случайно совершенно, ударило чего-то в голову. Мышка, наверное, пожалела тысячу раз о том, что тогда, в самом начале нашего знакомства, проговорилась просто, видно, думала, что не придам значения, а я придал. И даже честно читал каждую новую главу. Читал, улыбался, как идиот последний и понимал, какая мышка еще девочка.

Ничего предосудительного, самая простая сказка о современной золушке. Сказка для таких вот маленьких, робких мышек. Я ведь тогда впервые ей свою помощь предложил, мне отчего-то дико захотелось ее увидеть. А она отказала, резко, я бы даже сказал, жестко. Осадила меня, пыл мой умерила. Пригрозила, что больше не выйдет на связь, если я хотя бы подумаю о том, чтобы ее разыскать. И я испугался, банально испугался ее потерять. Со стороны это, наверное, выглядит до нелепости глупо, а мне в тот момент было совершенно плевать, я просто не хотел терять свою мышку.

Читать я, конечно, продолжил, но тему эту не поднимал ровно до сегодняшнего дня. Вспомнилось чего-то, и момент показался подходящим. Перегнул я, правда.

— Марк, — она снова пытается меня остановить, выбраться из моей хватки.

Поздно, Еська, мышка оказалась в клетке.

— Есь, просто расслабься, я не сделаю ничего, что тебе не понравится. Поцелуй меня, Есь, сама.

Рядом с ней я теряю рассудок, теряю связь с реальностью. Меня злит, конечно, дико просто раздражает ее зажатость, испуг, периодически появляющийся во взгляде, недоверие опять же, но и я хорош, надо бы поговорить, наверное, а я ведь завожусь и с полуоборота.

Она не торопится выполнять мою просьбу, все еще упирается ладонями в мои плечи, губки свои сладкие до помутнения облизывает. А мне все сложнее себя в руках держать, потому что я отчетливо вижу ее реакцию. Она все еще возбуждена, себе наверняка признаться боится, отрицает, успокоиться пытается, но я-то вижу, что тело явно противится доводам разума. И в общем-то достаточно просто надавить, вот только давить я не хочу. Хочу, чтобы сама, сама потянулась, захотела, расслабилась в конце концов.

— Я так не могу, — она опускает глаза, руками продолжая упираться в мои плечи.

— Как, Есь?

Меня ведет, говорить с каждой секундной становится все сложнее. Осторожно проникаю ладонью под футболку, пальцами провожу по коже вдоль позвоночника, чувствуя, как мышка начинает дрожать. Притягиваю ее ближе, к самому краю стола, вклиниваюсь меж ее ног, вынуждая развести их сильнее. Она чувствует, конечно, чувствует всю степень моего возбуждения, а я только сильнее к ней прижимаюсь, вжимаю ее в себя.

— Хватит, отпусти меня, пожалуйста, это неправильно, — шепчет, а сама дрожит в моих руках, и ведь не от страха дрожит.

— Все правильно, Есь, все правильно.

Не позволяю ей прийти в себя, очнуться. Накрываю ее губы, свободной рукой надавливаю на затылок, чтобы не отстранялась и целую несдержанно. Дурею, просто схожу с ума лаская ее языком, целуя так, как хочется мне. И она отвечает, просто в какой-то момент сдается, прекращает упираться, только пальчиками своими длинными мои плечи сжимает. Вот так, мышка, вот так. Отрываюсь от ее губ, спускаюсь к шее, провожу по ней языком, покусываю. Сладкая. Красивая. Моя.

— Марк, — она выдыхает тихо, напрягается машинально, когда моя ладно перемещается со спины на мягкий, впалый животик.

Ну чего ты боишься, маленькая, я ведь ни разу тебя не обидел.

— Тшш, — шепчу ей на ушко, прикусываю мочку, ощущая возникшую в теле дрожь. Ладонью пробираюсь выше, цепляю край простенького наощупь лифчика и ныряю под него прежде, чем Еся успевает хоть как-то среагировать. Сжимаю небольшую, аккуратную грудь, и ловлю губами испуганный стон мышки. — Не бойся, я поласкаю только, мне надо, Есь.

— Не надо, — сопротивляется жалобно, неуверенно, а я чувствую, что не хочет она меня останавливать на самом деле. И понимаю я в общем-то, почему она противиться пытается, почему происходящее, между нами, неправильным считает.