Научу тебя плохому (СИ)

— Чего стоишь, садись давай, — морщась от бьющих в лицо крупных капель, приказывает Марк.

— Я все испачкаю, испорчу.

— Ты нормальная вообще, лезь давай, это всего лишь машина.

Не спорю больше, сажусь в машину, понимая, что не отстанет он от меня, а веселить, пусть даже немногочисленный народ вокруг, у меня нет никакого желания.

А вообще, это так странно, я всегда считала, что мужчины очень ревностно относятся к своему авто. А тут…

«Это всего лишь машина».

Заняв водительское место, Марк заводит двигатель, но выезжать на дорогу не спешит.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает, включая печку.

— Нормально, — отвечаю тихо, опустив глаза на промокшие джинсы.

— Еся, давай ты не будешь мне врать.

— Я и не вру.

Я действительно не лгу, чувствую себя вполне сносно, знобит немного и ломота в костях, но в целом жить можно. Это всего лишь банальная простуда.

Дергаюсь от неожиданности, когда мне на лоб внезапно ложится мужская ладонь.

— Ты горячая, — констатирует Марк, и недовольно качает головой, поджимая губы в тонкую линию. Словно сдерживает себя, чтобы не выдать очередную грубость.

— Это у тебя ладонь холодная.

— Что за дурость, Есь? — переводит тему. — Ты почему ушла, да еще и в таком виде, на улице не май месяц, — смотрит на меня пристально, и взгляд у него такой колючий сейчас.

И я теряюсь, просто не знаю, что ему ответить. Ушла, потому что испугалась? Потому что он до ужаса непредсказуемый и меня пугает. Потому что боюсь, что в следующий миг он передумает и я ничего не смогу сделать, не смогу сопротивляться даже, реши он…

Качаю головой, прогоняя совершенно не к месту возникшие, дурные мысли.

— Ты меня боишься, что ли? — догадывается.

Молча отворачиваюсь к окну.

— Посмотри на меня, Еся, — произносит твердо, чеканя каждое слово, — Еся, — повторяет и я выполняю его просьбу-приказ. Смотрю на него, глаза в глаза, и, наверное, у меня на лице все написано, потому что больше ничего не говоря, Марк поворачивает руль, устремляет взгляд в зеркало заднего вида, и выезжает на проезжую часть.

Всю дорогу он молчит, и на меня не смотрит, даже останавливаясь на светофорах, не пытается продолжить разговор, чем снова меня пугает. Эти его перемены явно ничего общего с нормальным поведением не имеют.

— Я не поеду к тебе, — наконец, не выдержав, я нарушаю тишину.

— Поедешь, — отвечает, на меня не глядя, — хватит вести себя как ребенок, ты в больницу загреметь хочешь? Тебе некуда идти, — продолжает гневно, все также не сводя взгляда с дороги.

— Я что-нибудь придумаю.

— Например, обратишься к своему «важному» человеку? — бурчит недовольно, и чего прицепился?

— Это не твое дело.

— Мое, раз уж ты то и дело у меня на пути встречаешься.

— Я…

— Хорошо, давай так, сейчас ты звонишь или пишешь своему важному человеку, и я везу тебя к нему, так уж и быть передам из рук в руки. Согласна?

— Нет, — выпаливаю слишком быстро, даже не подумав, насколько испугано звучит мой голос.

— Нет? — усмехается криво.

— Я не буду никому звонить и писать.

— Тогда мы едем ко мне и это не обсуждается. Хватит капризничать, у тебя выбора все равно нет.

К моменту окончания нашего бессмысленного со всех сторон спора мы как раз подъезжаем к дому Марка. Припарковав автомобиль, он молча выходит из машины, а мне не остается ничего, кроме как выйти следом.

Дежавю какое-то. Он закрывает машину, берет меня зачем-то за руку, словно боится, что сбегу, и ведет в сторону подъезда в полной тишине. В такой же гробовой тишине мы вызываем лифт и добираемся до квартиры, которую я тактично покинула меньше часа назад.

— Снимай давай, — снова раздается приказ, стоит мне только перешагнуть порог квартиры.

Не дожидаясь, пока я хоть немного приду в себя, Марк снимает с моих плеч рюкзак, после чего разворачивает лицом к себе и, развязав тугой пояс, стягивает с меня совершенно мокрое пальто, а потом ощупывает меня зачем-то, нагло шаря руками по моему телу.

— Не надо, не трогай, пожалуйста, — отступаю на шаг, не то чтобы мне совсем уж неприятны конкретно его прикосновения, я в принципе не очень хорошо переношу любые касания.

— Я просто потрогал свитер, он, кстати, мокрый.

— Я знаю.

— Если знаешь, то разувайся и шагай давай, нечего в мокрой одежде стоять, — произносит недовольно. Сам снимает с себя верхнюю одежу. — Иди пока переодевайся, я повешу пальто сушиться.

Не возражаю, схватив рюкзак, быстро прохожу внутрь и уже через несколько секунд скрываюсь за дверью предоставленной мне комнаты. С момента моего ухода в ней ничего не поменялось, даже купюры, оставленные мною на кровати, лежат на том же самом месте.

Вздохнув, ставлю рюкзак на пол, и лишь открыв, его понимаю, что вещи в нем тоже пострадали от проливного дождя. Все, за исключением нижнего белья и документов, хранившихся в полиэтиленовых пакетах, промокло насквозь. Там и так вещей не много было, а теперь, у мне и вовсе не во что переодеться.