Научу тебя плохому (СИ)

Абсурд какой-то. Я ребенок что ли, чтобы меня с ложечки кормить? Возмущаться про себя я, конечно, возмущаюсь, но рот все же открываю.

Прожевываю кусок, невольно наслаждаясь его вкусом. Сочное, невероятно вкусное мясо просто тает во рту. И, кажется, мои эмоции ярко отражаются на лице, потому что в следующую секунду я встречаюсь взглядом с пристально смотрящим на меня Марком. И отчего-то лицо его кажется напряженным, словно он, стиснув зубы, едва сдерживает злость.

Да что я сделала-то?

Мне едва удается проглотить вставший в горле ком, потому что потемневший взгляд напротив пугает до чертиков.

— Что-то не так? — спрашиваю слишком тихо.

— Все нормально, — буквально цедит сквозь зубы, нанизывая второй кусок на вилку.

— Я сама, — тянусь к прибору и забираю его из рук Марка. Он, к счастью, не возражает.

— Пока не съешь все, я отсюда не уйду. А теперь ешь.

Спорить с ним не хочется, действительно проще просто все съесть. Пока ем, стараюсь не смотреть на парня, зато чувствую на себе его пристальный, прожигающий взгляд. Кожу лица буквально печет.

— Спасибо, — благодарю, прожевав и проглотив последний кусок.

— Не за что, — усмехается вновь, но уходить не спешит.

— Ты сам готовил? — я не знаю, зачем задаю этот наитупейший вопрос.

— В ресторане заказал.

В памяти возникают обрывки фраз. Да, кажется, уходя из комнаты днем, он собирался заказать поесть.

— Ты сейчас только не злись, пожалуйста, те деньги в конверте, я хочу, чтобы ты их взял, и за лекарства я тоже заплачу, и за еду.

— Все сказала? — голос такой холодный, ледяной просто.

Поднимаю взгляд на парня, и жалею об опрометчивом поступке. Лучше бы не смотрела. Потому что нужно быть слепым, чтобы не заметить ярость, вспыхнувшую во взгляде парня.

— Я не…

— Ты точно дура.

Вздрагиваю, от произнесенных им слов становится до ужаса горько и обидно, настолько, что в саднящем горле встает огромный ком, а на глаза наворачиваются слезы. Зачем быть таким грубым? Чем я это заслужила? Ничего плохого ведь не сказала. Отворачиваюсь, устремляю взгляд в закрытое окно, напоминая себе дышать, чтобы позорно не расплакаться. Наверное, я просто устала, от всего этого устала, от жизни своей бестолковой, от злых людей, совершенно не задумывающихся о чувствах других, от неизвестности, ждущей меня в ближайшем будущем, и от одиночества этого беспросветного.

— Есь, — уже спокойнее произносит Марк.

— Нет, я не дура, просто я привыкла к тому, что за все надо платить, — наконец набравшись сил, поворачиваюсь к парню, смотрю ему в глаза, — и платить я лучше буду деньгами, и…

— Прекращай, я понял, хватит нести чушь. Какими деньгами, Еся, я видел этот сраный конверт, там нихрена нет.

— Есть.

— Ты поняла, о чем я. Там слишком мало, чтобы этого хватило хоть на что-то.

Ничего не говорю, жду, пока он продолжит, или уйдет.

— Что ты собиралась делать? На те деньги, что у тебя есть, даже с учетом тех, что ты оставила мне, этого хватило бы едва ли на месяц в какой-нибудь задрипанной коммуналке.

— У меня есть работа…— запинаюсь, вспомнив, что уже вообще-то нет, — точнее была.

— То есть сейчас нет?

— Я найду другую.

— А с прежней что? С супермаркетом?

Кажется, в этот момент я слышу звон собственной отвалившейся челюсти.

— Не надо на меня так смотреть, я тебя не сразу узнал, но узнал. Ты мне брюки, между прочим, испортила, — я не могу понять, шутит он, или всерьез все это произносит, пока наконец не понимаю, о чем он толкует.

Тот мужик с утра в супермаркете!

— Это…это был ты? — смотрю на него ошарашенно. Так вот, почему он показался мне знакомым, как только открыл дверь. Правда, сейчас он все же выглядит иначе. Волосы уложены, лицо гладко выбрито.

— Я, — кивает.

— Прости, сколько…

— Если ты сейчас спросишь, сколько мне должна, честное словно, Еся, я тебе клянусь, я перекину тебя через колени и отшлепаю по заднице.

Застыв с открытым ртом, я пялюсь на Марка, не решаясь продолжить. Он серьезно это произнес?

— Так что с работой? — продолжает, как ни в чем не бывало.

— Уволили, — отвожу взгляд. Почему-то становится стыдно.

— За что? Из-за меня? — кажется, в его голосе появляются беспокойные нотки.

— Нет, — качаю головой, — просто так совпало.

— А деньги в конверте, я полагаю, расчет?

Киваю в ответ.

— Почему так мало? Даже для такой работы в нашем городе это мало.

Не отвечаю. Зачем он вообще в это лезет?

— Еся, я жду, — продолжает этот тиран доморощенный.

— Да какая разница! — взрываюсь, не выдержав. — Это не имеет значения, заплатили и ладно.

— Напомнить, что я говорил о спорах? — вот сейчас он меня пугает, потому что глаза его снова становятся пустыми и холодными, голос леденеет. — За что тебя уволили и почему так мало заплатили?

— Потому что я неофициально работала, и жила в коморке при супермаркете, а еще молоко, которое я на тебя вылила, тоже денег стоило. За вычетом всего спасибо, что хоть что-то получила. Доволен?

— Не совсем, — он говорит спокойно и в тоже время пугающе, есть что-то в его интонации, что-то, что заставляет вздрагивать при каждом его слове. — Почему ты работала неофициально?

— Это не важно.

— Еся!