Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

На сеанс он приехал вовремя, даже на пару минут раньше. Когда Лоренс вошел ко мне в кабинет, он в самом деле произвел впечатление. На нем был простой, но, очевидно, дорогой кос­тюм, а в руках — шляпа, что необычно для Калифорнии. В об­щем, он держался с большим достоинством, хотя и не чопорно.

Лоренс сел на стул, который я указал, осторожно достал из футляра отличную сигару, предложил мне, а когда я отказался, вежливо спросил, не возражаю ли я, если он закурит. Он все время поддерживал светскую беседу о погоде, транспорте, о египетских сувенирах, находящихся в моем кабинете. Хотя он делал это с легкостью, я заметил, что Лоренс удерживает такой контроль над разговором, что при обычных обстоятельствах у меня бы не было иной возможности, кроме как слушать и соглашаться с ним. Как бы там ни было, я ограничился ожиданием, пока он сам не пе­рейдет к делу.

Внезапно Лоренс распрямил свою уже застывшую спину и об­ратился ко мне:

— Полагаю, вы спрашиваете себя, почему я здесь?

Это было больше похоже на инструкцию, чем на вопрос, но я отметил его осторожность и сразу же получил быстрый присталь­ный взгляд, за которым следовала улыбка "хорошего парня".

— Ну, сказать по правде, я и сам задаю себе этот вопрос, но, с другой стороны, я всегда нанимаю лучшего специалиста для любой работы, а мне сказали, что вы — лучший. Поэтому я, ко­нечно, пришел к вам...

И Лоренс продолжал в том же духе, щедро раздавая мне похва­лы и параллельно описывая свои собственные достижения. Он рассказал мне о своем классическом образовании, своих путеше­ствиях и учебе за границей, важных правительственных поручени­ях, успехах в нескольких направлениях бизнеса. Затем наступила еще одна пауза.

— Вы все еще не сказали, почему вы здесь.

— И, конечно, вы абсолютно правы. — На его лице снова от­разилось титаническое напряжение, быстро сменившееся улыбкой хорошего парня. Этот быстрый пристальный взгляд говорил нечто очень важное, но я не мог прочесть послание. Теперь Лоренс рас­сказал мне вкратце — так, чтобы было понятно, что он рассмат­ривает эти проблемы как вполне обыденные,— о нескольких недав­них неудачах в бизнесе, об автомобильной аварии год назад и о явно незначительном разногласии с женой по поводу того, когда детям ложиться спать.

Он снова остановился, бросил на меня свой быстрый присталь­ный взгляд, и внезапно я понял, что смотрю на человека, объя­того крайним ужасом. Я пошел на рассчитанный риск:

— Вы чертовски испуганы!

Его лицо застыло с выражением улыбки хорошего парня; и те­перь он выглядел так, как будто вот-вот закричит. Он молчал це­лую долгую минуту. Затем он шумно вздохнул и провалился в кресло, как будто его поддерживал в прямом положении только сдерживаемый вздох.

— Да. Боюсь. — Его слабый голос странно контрастировал с те­ми искусственными интонациями, которые он использовал раньше.

Так Лоренс приступил к своей психотерапии.

Мы сидели, молча глядя друг на друга, понимая, что вошли в открытый контакт, к которому ни один из нас не был полностью готов. Я осторожно затаил дыхание и ждал. Постепенно он опра­вился. Я распознал его побуждение вновь надеть маску вежливос­ти и компетентности. Но он был слишком утомлен, чтобы выдер­жать ее вес.

— Я боюсь. Именно так, как вы сказали, я чертовски боюсь. Это облегчение — наконец сказать это кому-то... У меня нет ни­кого, кому... Я очень одинок... Оказывается, очень трудно гово­рить вам об этом. Дело не в том, что я не хочу, чтобы вы знали. Дело в том, что мне кажется, у меня нет слов. Я имею в виду: то, что я переживаю, невыразимо в словах или что-то вроде этого. Вы вообще-то понимаете, что я имею в виду?

— Неточно, конечно. Но я прекрасно знаю, что слова никог­да не могут передать наших глубочайших чувств. — Как быстро Лоренс восстановил самоконтроль!

— Да-да, это так. Но здесь нечто большее или нечто другое. Это как попытка описать цвет, который находится за пределами види­мого спектра. Он связан с нашим привычным опытом и вместе с тем лежит за его границами. — Он замолчал, размышляя. — Да, м-м-м. Это единственное, что я могу сказать сейчас. То, что я пе­реживаю и что приводит меня в такой ужас, похоже на другие вещи, которые я испытывал, и все-таки это нечто большее, чем все другие переживания. И это "большее" и есть то, для чего я не могу найти слов. — Описывая свои внутренние чувства, он издал неясный слабый заикающийся звук, не осознавая этого.

— Пока вы говорили со мной, вы, кажется, поднялись из той эмоциональной глубины, в которой пребывали несколько минут назад.

Он стал удивительно формальным, педантичным.

— Да, это так, не правда ли? Ну, я рад этому. М-м-м. Честно говоря, это переживание, которое мне не хотелось бы испытать еще раз. Фактически, поэтому я и здесь.

— Что вы имеете в виду?