Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

— Вероятно. Однако я не понимаю, что вы хотите, чтобы я сделала. Что же еще я могла сказать?

— Не знаю. Но давайте сейчас остановимся на том, что вы сказали, потому что это поможет нам понять, что вас донимает, бесит и одновременно расстраивает.

— Я действительно сейчас немного рассердилась, но не могу понять, почему.

— Вы должны чувствовать себя примерно так же, как ваша сту­дентка. Хотя моя логика кажется правильной, вы не думаете, что то, к чему она приводит, справедливо.

— Верно! Мне не нравится то, что вы говорите, и я чувствую себя осужденной и неспособной доказать, что это неправильно. Разве я могу, обходить правила всякий раз, когда мне этого захо­чется?

— Это как раз то, что вы сказали дальше студентке, верно? То, что вы ей сказали, звучит примерно так: "Если я сделаю исклю­чение для вас, потому что вам кажется, что у вас уважительная причина, мне придется делать исключения для всех остальных, которые тоже думают, что у них уважительные причины. Очень скоро правила потеряют всякий смысл". Что на этот раз является скрытым сообщением?

— О-ох! Мне не нравится все это, — скривилась она.

— Постарайтесь.

— Ну, полагаю, я говорила: "Я должна быть последовательной. Я не должна подыгрывать любимчикам".

— Кто ваш любимчик?

— Ох, ну, я не... То есть... Вы поняли, что я имею в виду. Я не могу применять правила один раз так, а другой раз по-другому.

— Почему?

— Ну, что тогда за польза иметь правила?

— Кажется, вы говорите, что польза правил состоит в том, чтобы избавлять человека от необходимости собственного суждения.

— Нет. Ну, в каком-то смысле, но...

— Я слышу, как вы говорите студентке примерно следующее: "Последовательность важнее, чем человеческое понимание. Если я проявлю свою волю и проигнорирую правила в вашем случае, я потеряю право выбора в будущем. Мое место займет прецедент".

— О, мне это совсем не нравится! — Она замолчала, размыш­ляя. — Я не верю в это, или, может быть, верю, но не хочу взгля­нуть правде в лицо. Но в чем-то это верно. Я злюсь и на вас, и на себя, и на всю систему. Может быть, мне нельзя быть деканом. Может быть, мне следует...

— Погодите, Дженнифер, вам не нравится то, что вы привык­ли думать о людях, правилах и всех этих вещах. Но теперь вы про­сто хотите бросить все дело. Я не думаю, что кто-то из нас может это сделать, и я слишком хорошо понимаю, что вы не можете освободиться от тех чувств, которые делают вас настолько несча­стной, что вы хотите оставить работу.

— Мне не нравится то, что вы говорите. Вы мне нисколько не помогли. Думаю, вы сделали все еще хуже. В следующий раз, когда у меня будет дисциплинарная проблема, я буду еще более ра­стеряна, чем всегда.

— Я не осуждаю вас за то, что вам это не нравится, Дженнифер... Однако думаю, вам необходимо еще раз взглянуть на все это в целом. Вы можете подождать и рассмотреть все это еще раз?

— Конечно. — Внезапно она превратилась в официального и безличного сотрудника колледжа.

— Нет, Дженнифер, не так. Сейчас вы подавляете свои соб­ственные чувства, точно так же, как делаете это на работе. Вы пытаетесь вести себя как машина — точно так же, как в своем ка­бинете пытаетесь быть эффективной дисциплинарно-администра­тивной машиной. То, что вы отключаетесь и занимаетесь только внешней работой здесь, является причиной проявления чувств, которые вас так беспокоят. То, что вы отключаете себя, только усложняет все и не позволяет мне помочь вам.

— О, черт возьми, Джим. Я правда не знаю, что делать. Все, что мы делаем, в самом деле расстраивает меня.

Я молча ждал. Я пытался выразить понимание и поддержку всем своим видом и позой, но избегал вмешательства. Этот момент был моментом решающего выбора для Дженнифер. У нее возникло интеллектуальное понимание своей зависимости от правил. Смо­жет ли она, захочет ли вобрать в себя это понимание не только на интеллектуальном уровне?

Дженнифер тоже молчала, но чувство, что внутри нее проис­ходит нечто важное, было сильным. Затем она произнесла:

— Хорошо, давайте попробуем. Думаю, я сказала Френ, сту­дентке, кое-что еще. Что-то вроде: "Мне жаль, но в следующем месяце вы останетесь в кампусе". Я сказала ей, что не хотела на­казывать ее, но что мы обе — часть системы, и должны подчиняться ей. Ух!

— Должны подчиняться системе.

— Да, да. Вы знаете, что это так. Именно так. Я хотела пере­дать ей: мы просто части большой машины, детка, и не можем пытаться переделать машину, частью которой являемся.

— Ну, и как это звучит?

— Ужасно! Отвратительно! — Она поджала под себя ноги, и все ее тело казалось таким жестким, как будто она пыталась превра­титься в твердый шар. Большое напряжение не спадало, внутрен­няя работа все еще продолжалась. — Не знаю, что можно с этим сделать. Сейчас моя голова как чугунная, и, думаю, будет болеть.

— Это выглядит так, как будто вы боретесь с чем-то.

— Да, да, не знаю... Возможно, мне настолько не нравится то, что я сказала, что... Однако я не об этом сейчас. Какого черта мне сейчас делать? Слушай, Берт, то есть Джим! О, ну и ну! Я только что назвала вас Бертом. Вы слышали?

— Он тоже нарушил правила.