Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

— Да, ну, хм-м-м. Посмотрим, смогу ли я восстановить его.

Но он не продвинулся дальше. Остаток сеанса прошел в основном в интеллектуальном обсуждении природы личности. Однако мы оба чувствовали, что этот сеанс связал вместе несколько важных нитей.

Беспокойный ум Лоренса сам заставлял его заглянуть в пугающее зеркало. Он искал образ себя, который убедил бы его в материальности, но ничего не находил. Образ в зеркале бледнел, колебался и угрожал полностью исчезнуть. «Кто я?» — спрашивал Лоренс, поскольку его больше не успокаивал ответ на вопрос «Что я?» Его прошлые достижения были тем, чем они были — прошлым. Они больше не поддерживали его. Они были так же далеки, как фотографии в семейном альбоме. Теперь он пытался убежать от небытия, которое постоянно угрожало подкрасться к нему. Его временным убежищем было впечатление о нем других людей. Он не мог отыскать ощущение своего субъективного центра.

3 июля

Во время нашего следующего сеанса Лоренс был возбужден и нетерпелив, когда я приветствовал его в приемной. Он быстро зашел в кабинет, бросил пиджак на кресло и начал говорить еще до того, как лечь на кушетку, весьма небрежно повозившись с подушкой.

— Как только я ушел, все стало ясно. Я имею в виду, что чуть не повернул назад и не вернулся, но я знал, что вы будете заняты. Хм-м-м. Предполагаю, что вы понимали это с самого начала, но внезапно я просто услышал свои собственные слова, и я их все уже произносил до этого, не правда ли?

— Расскажите мне.

— Ну, знаете, сейчас все так ясно, что я чувствую, будто всегда это знал, но как-то не позволял себе прямо посмотреть на это. Я просто не знаю, кто я. Я имею в виду, если оставить в стороне то, что я делаю — мое функционирование, — так сказать, ну тогда… я имею в виду, вопрос о том, есть ли какое-то , существую ли я каким-то образом сам по себе?

— М-м-хм-м.

— И обычно когда я задавал себе этот вопрос, я действительно был испуган. Мне кажется, я помню, что думал об этом так или иначе всю свою жизнь. Когда мне было около семнадцати, я прошел через период страхов… ужасных страхов, от которых кровь стыла в жилах. Хм-м-м. Тогда все вращалось вокруг идеи умирания, возможности больше не существовать в то время, когда мир продолжает жить без меня. Эти сегодняшние страхи похожи на страх смерти, но есть разница. Хм-м-м. Тогда я чувствовал уверенность в том, что существую. По крайней мере, в тот момент я знал, что жив. Я не знал, буду ли жить в какой-то момент позже — обычно через много, много лет. Но независимо от того, насколько далеко я отодвигал свою смерть, я был уверен, что сохраню здоровье и медицинская наука сделает огромные успехи, чтобы помочь мне остаться в живых. Неважно, насколько я отодвигал ее, сама идея, что рано или поздно я умру, давила на меня, и у меня перехватывало дыхание, я покрывался холодным потом и чувствовал, что больше не могу вынести этой мысли.

— Но теперь…

— Теперь это похоже, но все же отличается. Теперь я знаю, что однажды умру, и это по-прежнему страшно, но отнесено в будущее. Но то, что пугает меня теперь, — то, что я не думаю, что я… Нет, вероятно, это ближе к… Хм-м. Странно. Минуту назад это было столь ясным, а в следующий миг я с трудом могу вспомнить,

о чем мы говорили.

— На самом деле вы не хотите сейчас думать или вспоминать о том, что заставляет вас испытывать страх.

— Это правда. Действительно, не хочу.

— Вам бы хотелось просто все забыть.

— Если бы я и вправду мог, да, я хотел бы. Когда я лежал в постели эти шесть месяцев, я пытался забыть об этом всеми возможными способами. Я говорил вам о телевизоре, чтении, двух часах занятий бизнесом. Но я и не начинал говорить вам обо всем, что перепробовал. Вы знаете, что существуют целые книги о том, что делать людям, прикованным к постели? Вязание, пасьянсы, головоломки, надписывание конвертов для благотворительных организаций… Я все это перепробовал, и…

Я перебил:

— …И сейчас вы опять пробуете нечто похожее. Пробуете увести нас от ясного понимания того, что вас пугает.

— Нет, я как раз думал об этом… Хм-м-м. Ну, может быть… Как бы там ни было, дело в том, что у меня возникает это ужасное чувство, что на самом деле я не существую, что в каком-то смысле я плод своего собственного воображения. Хм-м. Я не знаю, что это значит. Это напоминает мне изречение Беркли: «Быть — это быть воспринимаемым». И если никто не воспринимает меня, я не существую. Если я ничего не делаю, я не существую. И внезапно испаряюсь, просто исчезаю.

— Сейчас вы не кажетесь очень испуганным этим обстоятельством. — Фактически Лоренс выглядел очень отстраненным от своего испуганного и очень схоластичным. В самом деле, еще и Беркли процитировал.

— Я отгородился от этого. Я и сам чувствую, как заботливо я абстрагировал это — как будто это часть курса философии.