Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Абрахам Маслоу, один из пионеров современного возрождения гуманистической психологии, постоянно обращает внимание на внутреннее осознание человеком своего уникального бытия. Иногда он называет его «прислушиванием к голосу импульсов». Маслоу также писал: «Такое понимание [невроза как блокирования личностного роста] дало мне по крайней мере одно преимущество: я обратил особое внимание на то, что вначале назвал „голосами импульсов“, но что в более общем смысле может быть названо „внутренними сигналами“ (или стимулами). Я недостаточно осознавал, что при большинстве неврозов, так же, как и других расстройств, внутренние сигналы становятся слабее или исчезают вообще (как в случаях сильных навязчивостей) или они не слышны, или не могут быть услышаны. В крайних случаях мы имеем человека без переживаний — зомби, абсолютно пустого внутри. Восстановление личности должно, по определению, включать восстановление способности иметь и воспринимать эти внутренние сигналы, знать, что и кто человеку нравится и не нравится, что приятно, а что — нет, когда есть, а когда — нет, когда спать, когда мочиться, когда отдыхать.

Человек, лишенный внутреннего опыта, не получает этих сигналов изнутри, этих голосов своего истинного Я, он вынужден искать внешние опоры для руководства. Например, он ест, когда часы подсказывают ему это, а не когда разыгрался аппетит (которого у него нет); управляет собой при помощи часов, правил, календарей, расписаний, планов и указаний других людей».

Колин Уилсон говорит о «духовном зрении» и о своем «подлинном Я», которое отличает от своей личности. Другие понимали это утраченное чувство подобным же образом: один из ярких примеров — «Третье ухо» Теодора Рейка. Алан Уоттс во многих своих работах, вероятно, указывал на то же внутреннее знание.

Эрих Фромм прослеживает способ, которым мы утрачиваем остроту внутреннего чувства:

«Начнем с того, что у большинства детей возникает некоторая враждебность и мятежность: результат их конфликтов с окружающим миром, ограничивающим их экспансивность, поскольку им — слабой стороне — приходится покоряться. Одна из основных задач процесса воспитания состоит в том, чтобы ликвидировать такую антагонистическую реакцию. Методы различны — от угроз и наказаний, запугивающих ребенка, до подкупов и „объяснений“, которые смущают его и вынуждают отказаться от враждебности. Вначале ребенок отказывается от выражения своих чувств, а в конечном итоге — и от самих чувств. Вместе с тем он учится подавлять свое осознание враждебности и неискренности других людей; иногда это дается ему нелегко, потому что дети обладают способностью замечать эти качества и их не так просто обмануть словами, как взрослых. Они не любят кого-то „без всяких причин“ (если не считать причиной, что ребенок чувствует враждебность или неискренность, исходящие от этого человека). Такая реакция скоро притупляется; не так уж много времени требуется, чтобы ребенок достиг „зрелости“ среднего взрослого и потерял способность отличать достойного человека от мерзавца.

Кроме того, уже на ранней стадии воспитания ребенка учат проявлять чувства, которые вовсе не являются его чувствами. Его учат любить людей (обязательно всех), быть некритично дружелюбным, улыбаться и т. д. Если в процессе воспитания в детстве человек „обломан“ не до конца, то впоследствии социальное давление, как правило, завершает дело. Если вы не улыбаетесь, про вас говорят, что вы „не очень приятный человек“, а вы должны быть достаточно приятным, чтобы продать свои услуги в качестве официанта, продавца или врача. Лишь тот, кто находится на самом верху социальной пирамиды, и тот, кто в самом низу ее — кто продает только свой физический труд, — может позволить себе быть не особенно „приятными“. Дружелюбие, веселье и все прочие чувства, которые выражаются в улыбке, становятся автоматическим ответом; их включают и выключают, как электрическую лампочку».

Ролло Мэй говорит о «Я-переживании», характеризуя, что значит для человека осознавать свое бытие. Хотя Мэй, главным образом, сосредоточен на интенциональных аспектах «Я-переживания» и поэтому уделяет больше внимания потенциальным возможностям, он, разумеется, выделяет тот же самый внутренний процесс в человеке, который я называю внутренним, или экзистенциальным, чувством. Мэй пишет о «Я-переживании»: «Во-первых, Я-переживание само по себе не является решением проблем человека; скорее, оно является предпосылкой их решения». Далее он говорит: «Способность терапевта помочь пациенту узнать и пережить свой собственный опыт — главное в терапевтическом процессе».