Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Нет ничего удивительного в том, что — по молодости своего профессионализма (в его современном виде) — психотерапия выражает самосознавание своего пути и этой своей стати чаще всего проектно и символически, обращаясь к той или иной базовой метафоре (как делает и наш автор, не обинуясь говорящий о «шестом чувстве»). Впрочем, как раз в случае психотерапии опора на метафору не может служить упреком в методологической некорректности, ибо метафора проработана здесь как вполне правомочный элемент профессиональной коммуникации всех участников психотерапевтического процесса (от «человека с улицы» — до супервизора-концептуалиста).

Итак, шестое чувство, под которым автор, следуя складывающейся на наших глазах психотерапевтической концептуалистике, подразумевает внутреннее сознавание. Чувство, современным человеком то ли уже потерянное, то ли еще не найденное. И непременно вожделеемое.

Работу, связанную с пониманием того, в чем состоит смысл гипотетической потребности в этом чувстве для современного человека, равно как и объяснение того, что за механизм производства субъективности в нашем мире заставляет ученого-психолога и практика-психотерапевта считать эту потребность объективной, автор возлагает на нас с Вами, уважаемый читатель. Не станем роптать на непомерность этой задачи и будем благодарны за предоставленную нам возможность задуматься о вещах столь значительных.

Последуем в этом за автором, не забывшим подчеркнуть «важность нашего утраченного чувства, внутреннего осознавания, которое позволяет каждому из нас жить с более истинным пониманием своей уникальной природы» и напомнившим нам, что «это утраченное чувство есть прямой путь к наиболее глубокому постижению смысла бытия и вселенной». Отнесемся также с доверием к «неслабому» суждению практикующего психотерапевта (а не философа, скажем) о том, что «когда я полностью сознаю свое бытие — включая свои чувства относительно своего способа существования и того, как я в действительности хочу жить, — настоящая работа заканчивается».

Но в тот момент, когда на страницах этой книги автор обратится к нам не как к интересующимся профессиональными проблемами психотерапии, а как к «интеллигентным читателям», то есть обратится прямо к нашему внутреннему сознаванию (чувствованию и пониманию), заметим: тут речь начинает идти уже не о психотерапии как помогающей профессии, а о той возможной самопомощи, которую мы только сами могли бы себе оказать; и не о той или иной профессиональной роли психотерапевта, а о нем как о новоявленном культурном герое, поверх цеховых барьеров обращающемся к каждому из «людей доброй воли». И к этому голосу в хоре современной культуры, по моему ощущению времени, стоит прислушаться отнюдь не первым слухом.

Покуда мы соглашаемся с тем, что «психотерапия на самом деле, — как пишет наш автор, — есть ускоренный образовательный процесс, направленный на то, чтобы достичь зрелости, задержавшейся на двадцать, тридцать или более лет из-за попыток жить с детским отношением к жизни», мы остаемся в пределах вполне понятного для молодой профессии просветительского пафоса. А вот когда нам говорят, что «сознавание является фундаментальной природой человеческой жизни», то мы, именно как «интеллигентные читатели», вправе прибегнуть к своей онтологической интуиции (убеждениям и вере) и задаться вопросом о правомерности подобной гуманитарной интервенции в круг жизни и самопонимание каждого из нас.

И тут приоткрывается одно скрытое до тех пор допущение, которое стоило бы сформулировать явно.

Среди профессиональных, культурных и экзистенциальных ролей, с которыми мы имеем дело в психотерапевтическом поле, есть три позиции: супервизора, имеющего опыт нуждающегося в помощи клиента и помогающего терапевта, концептуалиста, владеющего теоретическими средствами наблюдения и анализа психотерапевтического процесса, и того не имеющего пока устойчивого имени персонажа, который в косвенной речи обычно именуется словами с приставкой «само» (тот «сам», кто считается носителем и предметом самосознавания, самопонимания, самоотношения, самодействия, саморазвития и самопомощи в этом далеко не простом и не легком деле). Эти три позиции объединяет то, что они, по сути, являются автопозициями, между которыми разворачивается процесс рефлексивной автокоммуникации и обмен какими- то странными энергиями и символическими продуктами, причем происходит все это непосредственно в пространстве культуры, на ее сценах и экранах, а не на площадках профессионального психотерапевтического цеха.