Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

— М-м-хм-м. Я так и знал. — Пауза. — Полагаю, они — эти чувства — всегда будут со мной. По крайней мере, некоторые. Но я могу почувствовать сейчас, что Я — человек, который испытывает страх… или сожаление. Я — человек, который сожалеет, что плохо видел других людей. Не знаю, как сказать об этом, Джим. Это важно, но словами не выразить того, что я на самом деле переживаю. Хм-м. Трудно передать, что я чувствую внутри, когда произношу слово «Я», как сейчас, когда пытаюсь объяснить это. О, я не знаю, я… Ну, попробуем так: я надеюсь, я боюсь… э-э… я хочу… Хм-м. И я… Главное, я есть.

Ларри открыл для меня одну из главных особенностей человеческой личности — решающее значение субъективного переживания для подлинности и осознанности жизни. Когда Ларри впервые пришел ко мне, он утратил объективное подтверждение своего бытия, и у него не было осознания важности своего Я. Те муравьиные укусы, которые внушали ему ужас, олицетворяли распад его чувства собственного бытия. И ни вовне, ни внутри себя он не мог найти ничего, что восстановило бы его чувство идентичности. Внешние доказательства, которые когда-то казались такими существенными, рассеялись, и он не нашел никакого внутреннего чувства, чтобы заменить их.

Утратив внутреннее направление, Ларри вел себя в соответствии с ожиданиями, которые у него и у других сложились относительно того объекта, которым он был — энергичного и напористого руководителя успешного бизнеса. Этого было недостаточно для внутренней безопасности его бытия. Не существовало также никакого подлинного отклика или подтверждения тому, что он делал, какими бы успешными по коммерческим стандартам ни были его действия. Внутренняя, витальная уверенность в собственном бытии может возникнуть лишь из переживания своего внутреннего чувства.

Решающий момент, который понял Ларри: его достижения, его образ в чужих глазах, его восприятие самого себя недостаточны для того, чтобы дать ему прочное чувство своего собственного бытия. Не обладая своим внутренним зрением, он обнаруживал, что он ничто. Чтобы осознать свое бытие, он должен был прислушаться к своим внутренним переживаниям, открыть свое непосредственное присутствие в каждый момент. Должен был пережить свою природу как процесс, а не как содержание или материю. Когда Ларри смог достичь этого осознания, он обнаружил внутреннее единство, в котором чувство бытия, его желания, усилия, его оценка результатов переживались как части единого целого — его собственной идентичности.

Ларри стремился отрицать свое небытие. Он пытался возвести прочную стену достижений между собой и всепожирающей пустотой, которая постоянно поглощала все его переживания. Пребывая в бездействии после аварии, он боролся с пугающим пониманием того, что там, где он больше всего стремился выстроить свою идентичность, не существует никакого безопасного чувства собственного бытия. Его прошлые достижения таяли, как снег, растворяя стену, которую он выстроил, проваливаясь в небытие. Ларри постоянно чувствовал необходимость нагромождать все новые и новые достижения, оставаясь слепым к их неизбежному исчезновению. Когда он больше не смог убегать в это строительство, он был вынужден искать какой-то иной смысл своей жизни.

Ларри пришел к осознанию, что он — это процесс бытия; точнее, он начал двигаться к этому, еще когда оставил свои тщетные попытки построить материальную идентичность. Полное осознание бытия — дело всей жизни, а не результат отдельного прозрения.

Ларри обнаружил ничто, которое неизбежно присутствует в центре пережитого нами бытия. Ключевое слово здесь «пережитое», в прошедшем времени. Того, что было, больше нет, не существует. Только в процессе осознания мы выражаем свое существование. Только тогда, когда Ларри оставил попытки доказать, что он существует, он приобрел свободу быть. Он так и не заменил ничем свою прошлую идентичность; вместо этого он обнаружил, что та не нужна ему, если он по-настоящему субъективно переживает данный момент. Строчка Алана Уотса прекрасно суммирует опыт Ларри: «Там, где он ожидал встретить некую правду о себе, он нашел свободу, но принял ее просто за ничто».

То, что так затрудняло Ларри контакт с его внутренним чувством, представляло собой страх, который охватывал его всякий раз, когда он пытался прислушаться к себе. Ощущение падения, исчезновения, превращения в ничто стало для Ларри — как и для многих из нас — страшным кошмаром. Когда он смог положиться на окрепшую связь со мной, он смог погрузиться в этот ужас, и только пройдя через него, пришел к непосредственному переживанию того, что «все еще существует»… Это было прототипом более позднего открытия Ларри: даже если его компания рухнет, он, Ларри, «будет все еще здесь».