Наука и христианство: история взаимоотношений

Аристотель, а вслед за ним и вся Европа, разделил мир на идеальный, надлунный, и мир подлунный, в котором «ничто не вечно». В то же время, как пишет А.Койре, аристотелизм «был пронизан жаждой научного знания, страстью изучения. Но он изучает не душу, а мир, физику, естественные науки».350 Мир, с которым каждый из нас сталкивается, крайне изменчив. А. Койре так поясняет рассуждения Аристотеля: «желание применить математику к изучению природы является ошибочным и противоречит здравому смыслу. В природе нет кругов, эллипсов или прямых линий. Само по себе желание точно определить размеры какого-нибудь природного существа смешно: лошадь, несомненно, больше собаки и меньше слона, но ни собака, ни лошадь, ни слон не наделены строго и точно определенными размерами – всегда налицо некоторая доля неточности, «игры», «более или менее», «почти»».351 Поэтому математике отводилась лишь второстепенная роль в научных интересах Аристотеля и европейских «физиков».

В противоположность Аристотелю, Платон подчеркивал важность математики. Но, вместе с Аристотелем, он признавал изменчивость и тленность этого мира. Поэтому, если Аристотелю интересно изучать этот мир (хотя бы качественно), то для Платона этот мир и человеческое тело есть лишь слабое отражение прекрасного мира идей, а значит нужно стремиться познавать оригинал, а не копию. Но и для того и для другого, понятие «математическая физика» было бессмысленно.

В Библейской книге Премудрости Соломона написано, что Бог «расположил все мерою, числом и весом» (Прем 11.21). Однако, как отмечает А. Койре, «по крайней мере до Галилея никто не воспринял этого всерьез. Никто никогда не попытался определить эти числа, веса и меры. Никто не догадался вычислить, взвесить и измерить. Точнее, никто никогда не попытался пойти дальше неточного использования в практике повседневной жизни числа, веса и меры – сосчитать месяцы и пересчитать животных, измерить расстояния и площади, взвесить золото и зерно, чтобы сделать все это элементами точного знания».352 Греческая наука создала впечатляющие математические модели движения звезд, но делать точные измерения на Земле грекам казалось бессмысленным. Более того, сама идея использования инструментов в познании физических законов, выглядела странной. Инструменты считались атрибутом ремесленников, инженеров, но никак не физиков.

Наука и техника

Привычное для нашего слуха выражение «Научно-техническая революция» также было нелепо для античного грека. Наука была принципиально отделена от техники и ремесел. Уделом ремесленника было создание устройств, помогающих облегчить жизнь. Ученый же занимался чистым знанием, не обременяя себя поиском практических применений своих открытий. Античное противопоставление науки и техники основано на понятиях естественного и искусственного. Для древнего грека лежит непреодолимая грань между природой и созданным руками человека. Механические искусства, позволяющие человеку создавать некие предметы, не имеют никакого отношения к природе, они привнесены в нее человеком. Как пишет П.П. Гайденко: «Механика для древних – это вовсе не часть физики, а искусство построения машин; она представляет собой не познание того, что есть в природе, а изготовление того, чего в природе нет…Если физика призвана отвечать на вопрос «почему», «по какой причине» происходит то или иное явление природы, то механика – на вопрос «как» – как создать то или иное приспособление ради достижения определенных практических целей». 353