Наука и религия в современной философии

Можно ли признать положительным, ясным и отчетливым понятием понятие божественной личности? Сочетание этих двух слов повергает разум человеческий в бездну противоречий. Ясно говорит этот догмат только одно, — что Бога нельзя представлять себе в виде вещи, в виде объекта, аналогичного тем, которые мы познаем при посредстве наших чувств. Так, св. Фома Аквинский, вера которого чувствовала себя стесненной рамками схоластического формализма, утверждает, что догматы определяют божественные вещи отрицательно, via remotionis, т. е. устраняя такие определения, которые им не приличествуют.

Но если мы постигаем некоторое бытие только при помощи отрицательных определений, значит ли это, что мы получаем в результате чисто абстрактное утверждение, без всякого действительного содержания?

По учению Лейбница, смутное и неопределимое не всегда есть чистый нуль; совершенно правомерно допущение, что об известной вещи мы имеем действительную идею, хотя и не можем мыслить ее отчетливо, особенно когда дело идет о таких предметах, которые по самому существу своему выходят из рамок наших понятий.

В действительности мы живем как раз теми понятиями, которые мы постигаем смутно. Последние руководят и нашими действиями, и даже самиы научным исследованием, которое в сущности есть не что иное, как усилие превратить такие смутные понятия в отчетливые идеи.

Рассматриваемые с практической и моральной точки зрения, догматы снова становятся ясными и положительными. Что такое божественная личность? Рассудком я не могу этого объяснить. Но я непосредственно понимаю такое предписание: относитесь к Богу так, как вы относитесь к личности ⁵⁰).

Если догмат есть прежде всего практическое предписание, то из этого еще не следует, что те теоретические формы, в которых догматы обыкновенно представляются людьми, заслуживают пренебрежения или совершенно безразличны.

Формы эти необходимы: человеческое действие не есть нечто, обособленное от мысли, точно так же, как и реальная мысль неотделима от действия. То действие, на которое опирается догмат, есть действие-мысль, действие единое с идеей; и хотя эта последняя не ясна, что неизбежно при несоответствии ее объекта силам нашего рассудка, тем не менее она начертана в нас интеллектуальной интуицией, дает толчок нашей мысли, является источником наших взглядов и представлений. Таким образом догмат не есть чисто практическое предложение, он содержит в себе также теоретический элемент. Буква имеет силу с точки зрение самого духа.

Приходится признать поэтому вполне естественным и полезным, что буква выдвигается вперед и развивается.

Чистая, отделенная от всяких представлений, интуиция не улавливается сознанием, и не может быть сообщена другим людям. Наш язык с его беспредельным богатством, наша наука с ее системою символов, самый наш внешний мир с бесконечно сложною сетью тех отношений, из которых он слагается, — все это лишь знаки, избранные человеком для того, чтобы отмечать свои впечатление и передавать их себе подобным. Каждая мысль стремится выразиться, каждая деятельность создает формы.

Сам догмат излучает, таким образом, из себя те формы, которые позволяют человеку фиксировать его перед сознанием и обсуждать его вместе с себе подобными.

И согласно основному закону сознания, формы эти, для того чтобы осуществить ту познаваемость и передаваемость, орудиями которых они призваны служить, приспособляются к категориям, уже имеющимся в сознании воспринимающих людей. Дух в этом случае совершенно подобен телу: он питается лишь такими веществами, которые способны стать его собственным веществом.

Вот почему спекулятивные теории, облекающие собою догматы с целью сделать их доступными воображению и познанию, содержат в каждую данную эпоху те научные и философские идеи, которые отвечают состоянию человеческой мудрости. Можно ли упрекать человека за то, что он посвящает Богу лучшие плоды своего интеллектуального труда?

Но во всяком случае история догматов должна постоянно напоминать человеку, что проявление божества носят существенно практический характер, и что их подлинное значение безусловно превышает все те иллюстрации и объяснения, на которые способен человек. Интеллектуальная деятельность, которая по самому существу своему ограничена всегда условиями познаваемости, присущими данному обществу, не может в области религиозных догматов дать ничего, кроме символов, кроме языка, всегда полезного, но вместе с тем подлежащего совершенствованию, имеющего лишь провизорное значение.

* * *

Так строятся в настоящее время — скорее параллельно, чем совместно — философия науки и философия религии, опирающиеся и та, и другая на предпосылки человеческого действия. Сопоставляя между собой эти две философии, мы находим, что они достаточно согласуются между собой, для того чтобы их можно было объединить в одну под именем философии действия.