Наука и религия в современной философии

Это прежде всего вера. Но не слепая. Вера, о которой здесь идет речь, направляется разумом, инстинктом, чувством жизни, примером, традицией; но ни в одной из этих побудительных причин не заключается научного мотива, который дал бы нам право сказать: это есть. Так как интеллект приходится здесь направлять как раз по линии, отличной от механической равнодействующей вещей, то в данном случае наука никоим образом не может удовлетворить нас. Слово блаженного Августина, так поразившее Паскаля, остается правильным: мы работаем для неверного будущего. Для мыслящего человека жизнь есть азартный игрок. И нет возможности представить себе, чтобы это было иначе.

Из этого первого условия вытекает второе. Вера отнюдь не является необходимо пассивным приятием того, что существует. Наоборот, она способна взять своим объектом то, что еще не существует, что, по-видимому, вовсе не должно существовать, и что без самой этой веры было бы, пожалуй, невозможно. Вот почему вера у всякого вообще человека, а в особенности у человека выдающегося, порождает объекть мысли, до известной степени новый, оригинальное интеллектуальное представление, на котором она фиксирует его внимание. Человек, желающий действовать по-человечески, ставит себе известную цель. Цель эта есть идеал, более или менее отличный от действительности, более или менее возвышающийся над нею, в зависимости от того, насколько смела и сильна вера данного человека. Сначала вера видит свой объект лишь смутно, лишь вдали и как бы в тумане. Но она делает усилие для того чтобы определить его в согласии с потребностью разума и воли. И, работая над. его осуществлением, она действительно мало-помалу определяет его.

Наконец, из творческой веры и из того объекта, который она полагает перед собою, вытекает третье условие действия: любовь. В самом деле, воля тем сильнее привязывается к своему идеальному объекту, чем прекраснее и живее те краски, которыми расцвечивается он под совместным влиянием веры и разума.

Вера, наличность идеала, энтузиазм, — таковы три условия человеческого действия. Но не являются ли они как раз тремя моментами развития религиозного духа? Не представляют ли эти три слова точного выражение той формы, которую принимают под влиянием религии воля, разум и чувство?

Итак, человеческая жизнь одной своей стороной, своими идеальными притязаниями, неизбежно причастна религии. Столь же очевидно, что другой своей стороной, своим отношением к природе, она причастна науке, ибо только от науки может она получить средство для достижение своих целей. Поэтому жизнь следует, по-видимому, рассматривать, как соединительное звено между религией я наукой.

Но разве смысла жизни человеческой в связи с наукой не достаточно для того, чтобы направить определенным образом поведение человека, не прибегая к религии в собственном смысле этого слова? Правда, наука сама по себе доставляет нам лишь средство деятельности; она ничего не говорит о ее целях. Но раз мы хотим определить эти последние согласно требованиям разума, мы можем, по-видимому, в недрах самой природы найти руководителей более надежных, чем все то, что сулят нам от имени, так называемых, высших авторитетов; эти естественные руководители: инстинкт и социальное сознание.

Инстинкт есть факт, точное и положительное данное. Каково бы ни было его происхождение, он в каждый данный момент воплощает в себе тенденцию развития и интересы вида. Очевидно, повиноваться ему есть первый долг всякого, кто желает поступать в согласии с природой, как это предписывает разум.

Если каждый индивидуум принадлежит к известному естественному виду, то каждый человек есть в то же время член человеческого общества. Вот опять таки неоспоримый факт; ибо человек становится человеком, существом разумным и свободным, лишь путем участия в обществе. Следовательно он должен приспособляться к условиям существование общества.

A так как для каждого данного общества и для каждой данной эпохи условия существование выражаются совокупностью традиций, законов, идей, чувствований, образующих своего рода социальное сознание, то для индивидуума, желающего что — нибудь осуществить в своей жизни, желающего быть самим собою в объективном и истинном смысле этого слова, возникает вторая обязанность: повиноваться требованиям того общества, в котором он живет, быть послушным и активным органом этого общества.

Чего же нужно еще человеку, чтобы найти смысл в жизни? Слишком много спорят о целях. Для хорошо направленного разума цели ясны, ибо они даны. Лишь средства приходится ему отыскивать; но наука для того и существует, чтобы доставлять ему их.

В самом деле, вот истинно разумное и, при глубоком проникновении в не, чрезвычайно возвышающее учение:

Как прекрасен человек, когда он действительно человек! ⁵⁸).

Но можно ли утверждать, что учения этого достаточно для того, чтобы удовлетворить человеческий разум? Этот последний требует не только разумного, но и лучшего, раз оно возможно. И он хочет, чтобы мы сделали это последнее возможным.