Наука и религия в современной философии

Эта теория, навеянная изучением образование научных понятий, невольно овладевает нашим разумом, когда мы обращаем внимание на то, что опыт есть единственный способ нашего общение с природой, и потому те точные формулы, в которых мы выражаем свои принципы, были бы абсурдом, если бы мы стали видеть в них, как таковых, объекты, извлеченные из самой природы. Опыт, всегда изменчивый и веточный, может порождать лишь впечатления, в свою очередь изменчивые. Одно только систематическое вмешательство разума может объяснит то преобразование, которому наука подвергает опыт.

И при этой операции разум отчетливо сознает, что своими определениями и теориями он устанавливает только методы исследования, — это для него настолько ясно, что он не колеблется включать в свои основные гипотезы на равных основаниях различные и даже прямо противоположные теории, раз эти последние приводят к равнозначным выводам и одинаково полезны для изучение различных классов явлений ³⁶). Этого не могло бы быть, если бы разум был вынужден видеть в своих основных идеях и теориях абсолютное объяснение вещей.

Но, скажут нам, каков бы ни был способ возникновение науки, факт заключается в том, что она находится в согласии с вещами и позволяет нам распоряжаться этими последними. Быть в состоянии воздействовать на вещи значит обладать, по крайней мере, некоторыми методами действия, свойственными самим вещам. Конечно, наше познание никогда, по всей вероятности, не будет равно самим вещам; но оно все ближе и ближе подходит к реальности; самые его изобретения, самые его условности и фикции не имеют другой цели кроме приспособление к реальности; я все более и более возрастающее приближение к истине, которого мы таким образом достигаем, отнюдь нельзя смешивать с принципиальной неспособностью достигнуть истины. Наука не помышляет уже более о том, чтобы одарить разум точной копией вещей, которые в том виде, как мы их предполагаем, очевидно, не существуют вовсе. Она открывает отношения, которые опыт ясно подтверждает. И этого достаточно для того, чтобы ее можно и должно было назвать истинной в человеческом смысле этого слова.

Но что же доказывает такая опытная поверка? — возражают авторы рассматриваемого нами учения. Совершенно естественно, что научные законы оправдываются опытом: ведь и изобретены они как раз для того, чтобы дать нам возможность предвидеть естественный ход вещей. Мы изобрели к тому же очень удобную уловку, позволяющую считать наши законы оправданными даже в тех случаях, когда в действительности они вовсе не оправдываются. Мы измышляем тогда новые завоны, якобы противодействующие тем, которые мы допустили раньше. Мы умножаем таким образом поправки и дополнения, чтобы спасти привычный нам „закон“, пока, наконец, система наша не становится настолько сложной и запутанной, что мы вынуждены откинуть данный принцип, не доставляющий уже нам ничего кроме затруднений, и попытать счастье с каким-либо другим принципом, которому в будущем предстоит, без сомнения, та же самая участь.

То соответствие между нашими понятиями и опытом, на которое обыкновенно ссылаются, есть нечто весьма не выясненное. Нередко смешивают взаимное соответствие между математическими или научными объектами, которое может быть очень строгим, и соответствие между этими объектами и опытом. Но опыт, очищенный от тех научных понятий, которые мы к нему примешиваем, есть лишь некоторое очень расплывчатое чувство. На самом деле, мы знаем только одно: что такая то теория с заметным успехом применяется на практике. Но разве можно определить ту степень „истинности“, которой должна обладать гипотеза, для того чтобы ею можно было пользоваться на практике? Логика учит, что из ложных посылок можно вывести правильное заключение. Мы поминутно убеждаемся на опыте, что известный метод может иметь полный успех, не находясь ни в какой внутренней связи с реальностью. Таковы, например, мнемонические приемы. Это, так называемые, эмпирические рецепты. Но что же доказывает, что наша наука, эмпиричная в своем исходном пункте, не является столь же эмпиричной в своих конечных выводах? Успехи науки, в том виде как они нам действительно даны, предполагают не тожество, а лишь соответствие между нашим познанием и вещами, и притом такое соответствие, которое в конце концов само имеет чисто практический смысл.

С чем же именно обнаруживают наши научные теории это неопределенное соответствие, доказывающее якобы их истинность? С опытом, с фактами? Обыкновенно представляют себе дело так, что факты существуют сами по себе, вне разума, и что этот последний изыскивает средства, для того чтобы согласовать с ними свои понятия; науку называют истинной, исходя из предположения, что она все точнее и точнее изображает эту внешнюю, не зависящую от нее реальность.

Но все это построение совершенно искусственно и произвольно.