Наука любви и измены

Прекрасную иллюстрацию родительского разделения труда мы наблюдаем у приматов. Хотя и уникальную даже для них: у крошечных мармозеток и тамаринов из семейства игрунковых, обитающих в Южной Америке, самец самолично таскает на себе обоих детенышей. Самке они достаются всего минут на десять, чтобы она могла их покормить. Но и тогда самец сам решает, когда забрать их у матери: он буквально оттаскивает малышей от нее, пока они в него не вцепятся. По сути, самка игрунковых служит всего лишь молочным автоматом: со всем остальным справляется самец – условно говоря, и пеленки меняет, и сказочку на ночь рассказывает.

Все дело в том, что физиология тамаринов тоже по-своему уникальна: самки производят на свет двойню и возвращаются в репродуктивное состояние практически сразу же после родов, а не после отлучения детенышей от груди. Последнее означает, что, пока самец возится с новорожденными, уже поспевает второй приплод, так что оставаться рядом с самкой очень даже имеет смысл. Новая двойня родится примерно тогда, когда придет пора отлучать первую от молока. Таким образом, размножение у тамаринов, можно сказать, поставлено на конвейер. Поскольку самка способна приносить двойню благодаря тому, что самец берет на себя часть родительских хлопот, он, оставаясь моногамным, производит больше потомства, чем если бы выбрал иную стратегию и блуждал бы в поисках овулирующих самок.

Все приведенные примеры свидетельствуют, что оба пола равно заинтересованы в поддержании брачных отношений: они не способны успешно вырастить потомство в одиночку, без взаимопомощи. А значит, они одинаково дорожат партнерством. Еще важнее (особенно для млекопитающих) то, что, раз уж самец тратит время и силы на родительский труд, он должен проявлять заинтересованность в том, чтобы детеныши, о которых он заботится, были точно его собственные, а не чужие.

Самцы млекопитающих по жизни не уверены в собственном отцовстве, и это ставит их в эволюционно уязвимое положение, поскольку забота о чужом потомстве – это генетический альтруизм. Самоотверженность одних самцов попросту подталкивает других к тому, чтобы бросить собственное потомство и отправиться на поиски новых приключений, предоставив выполнение родительских обязанностей какому-нибудь простофиле. Собственно, именно это и наблюдается иногда у тамаринов: если к группе присоединяется новый самец и вызывается помогать какой-нибудь самке, носить ее детенышей и опекать их, то самец-производитель немедленно бросает свою партнершу, как только она забеременеет, уходит и пытается найти себе новую самку. Такое случается, потому что высокий уровень смертности среди самок в довольно тяжелых условиях приводит к переизбытку самцов и нехватке семейных участков. Молодые самцы-холостяки охотно «пристраиваются» к сложившимся парам и помогают им, дожидаясь, когда появится новая территория для размножения. В случае, если самцы прибиваются к территориям своих родственников, они все равно генетически заинтересованы в потомстве, пусть и не в собственном, а самец-производитель не прочь передоверить потомство и заботу о нем новичкам, прекрасно понимая, что те отлично справятся – именно в силу родственных уз. Самке подмена, похоже, практически безразлична: был бы рядом кто-нибудь, кто вовремя «меняет пеленки», а остальное – дело десятое.

А что же человек?

Традиционно считалось, что брачные отношения возникли у людей для того, чтобы оба родителя могли заботиться о детях. Разумеется, никто не тешил себя иллюзией, будто наши прапрапрадеды нянчились с младенцами: ведь даже в наше время мужчины занимаются подобными вещами лишь в самых продвинутых странах, да и то когда никак нельзя отвертеться. Скорее предположение обосновывалось потребностью в разделении труда: как это бывает во всех традиционных обществах, женщины занимались детьми (в чем им изредка помогали мужья), а мужчины ходили на охоту, чтобы обеспечить семью едой. То есть речь шла о «собачьей» модели семейного поведения. Такое представление господствовало с последней четверти XIX века, то есть с тех пор, как под влиянием идей Дарвина люди начали задаваться вопросами об эволюции человеческого института брака.

Однако затем произошла переоценка энергетических затрат, требующихся для развития большого мозга. Роб Фоули и Филлис Ли подсчитали, сколько дополнительной энергии (по сравнению с шимпанзе) необходимо для выращивания человеческого потомства. Как и можно было предсказать, исходя из факта, что человеческий мозг в три раза крупнее мозга шимпанзе, энергетические затраты оказались тоже куда существеннее. Полученные данные заставляют предположить, что эти возросшие затраты невозможно было компенсировать ни благодаря добыче мужчинами большего количества пищи, ни переходом на более калорийный мясной рацион. Оставался единственный способ – равномерно распределить их на гораздо более длительный период времени. Иными словами, проблема решалась замедлением роста и увеличением периода родительской опеки (что и наблюдается у людей).