Наука любви (сборник)

Древний высится лес, топора не знававший от века.

Веришь невольно, что он тайный приют божества.

Ключ священный в лесу и пещера с сосульками пемзы,

И отовсюду звучат нежные жалобы птиц.

Там, когда я бродил в тени под листвою древесной

В думах, куда же теперь Муза направит мой труд,

Вижу Элегию вдруг: узлом – благовонные кудри,

Только одна у нее будто короче нога;

Дивной красы, с оживленным лицом, в одежде тончайшей, —

Даже уродство ноги лишь украшало ее.

Властная вдруг подошла и Трагедия шагом широким,

Грозно свисали на лоб волосы; плащ до земли.

Левой рукою она помахала скипетром царским,

Стройные голени ей сжали котурнов ремни.

Первой сказала она: «Когда же любить перестанешь

Ты, к увещаньям моим не преклоняющий слух?

О похожденьях твоих на пьяных болтают пирушках,

В людных толкуют местах, на перекрестке любом,

Пальцем частенько в толпе на поэта указывать стали:

«Вот он тот, кого сжег страстью жестокий Амур!»

Не замечаешь ты сам, что становишься притчею Рима…

Как же не стыдно тебе все про себя разглашать?

Петь о важнейшем пора, вдохновляться вакхическим тирсом [213] , —

Время довольно терять, труд начинай покрупней!

Ты унижаешь свой Дар. Воспевай деянья героев!

Скажешь ты: нынешний труд больше подходит тебе —

Хватит забавных стихов, что успел ты сложить для девчонок;

Были напевы твои с юностью ранней в ладу.

Славу доставить теперь ты обязан трагедии римской,

И вдохновенье твое выполнит волю мою!»

Так она кончила речь в своих театральных котурнах

И покачала главой в пышном уборе кудрей.

И, на нее покосясь, улыбнулась Элегия, вижу, —

Мирт держала она, помнится, в правой руке.

«Что порицаешь меня, Трагедия гордая, речью

Важной? – сказала. – Ужель важной не можешь не быть?

Не погнушалась и ты неравным стихом выражаться,

Ты, состязаясь со мной, мой применила размер?

Нет, величавых стихов со своими равнять я не смею,

Твой затмевает дворец скромные сени мои.

Ветрена я, и мил мне Амур, он ветреник тоже,

Избранный мною предмет – по дарованьям моим.

Бога игривого мать без меня грубовата была бы,

Я родилась, чтобы ей верною спутницей быть.

Все-таки я кое в чем и сильнее тебя: я такое

Переношу, от чего хмурятся брови твои.

Дверь, которую ты не откроешь тяжелым котурном,

Я открываю легко резвой своей болтовней.

Не научила ли я и Коринну обманывать стража,

И на измену склонять верность надежных замков,

Тайно с постели вставать, развязав поясок у сорочки,

И в полуночной тиши шагом неслышным ступать?

Мало ли я на жестоких дверях повисала табличкой,

Не побоясь, что меня каждый прохожий прочтет!

Помню и то, как не раз, за пазухой прячась рабыни,

Я дожидалась, когда ж сторож свирепый уйдет.

Раз на рожденье меня в подарок послал ты – и что же?

Варварка тут же, разбив, в воду швырнула меня.

Первой взрастила в тебе я счастливое семя таланта.

Это мой дар… А его требует нынче – она!» Кончили.

Я же сказал: «Заклинаю вас вами самими

Слух беспристрастно склонить к полным смиренья словам.

Та мне во славу сулит котурн высокий и скипетр —

С уст уж готов у меня звук величавый слететь…

Эта же – нашей любви обещает бессмертье… Останься ж

И продолжай прибавлять краткие к длинным стихам!

Лишь ненадолго певцу, Трагедия, даруй отсрочку:

Труд над тобой – на века, ей мимолетный милей…»

И согласилась она… Торопитесь, любовные песни!

Есть еще время – а там труд величавее ждет.