Эта двойственность может описываться различием между моментальным удовольствием (или суммой, или средним арифметическим таких моментов) и
Тот же контраст знаком любому родителю. Часто повседневный опыт воспитания ребенка: старание быть спокойным в первые месяцы младенца, когда его мучат колики, борьба с сонливостью, когда в ранние утренние часы везешь ребенка на занятия в бассейне, подавленное желание накричать на своего непокорного подростка не доставляют ни малейшего удовольствия. Однако многие родители говорят, что воспитание ребенка и преодоление таких трудностей принесло им наибольшее удовлетворение в жизни [5].
Нужно помнить еще кое о чем, оценивая уверения Зупана по поводу его везения: об узком фокусе внимания и о фильтрах и линзах, которые управляют нашим восприятием и суждением, о чем говорилось в пятой главе. Когда нас просят представить судьбу, похожую на судьбу Зупана, мы представляем себя с парализованными ногами, то есть утратившими мобильность, что, разумеется, ужасно. Переход из состояния, в котором бегать, ходить, стоять, подниматься с постели воспринимается как данность, в состояние, в котором находится Зупан, — событие по-настоящему травматическое. Тут мы не ошибаемся. После несчастного случая люди, у которых парализовало ноги, часто пребывают в депрессии месяцами. Даже много лет спустя ежедневные ограничения и трудности остаются для них источником раздражения. Но представляя себе, что такое остаться парализованным, мы не осознаём, что у людей, живущих в условиях инвалидности, жизнь не сводится к их инвалидности.
Они остаются отцами, которые радуются победам своего ребенка, гурманами, готовыми впиться зубами в утиную грудку под апельсиновым соусом, или читателями, погруженными в последний роман любимого автора, — во всяком случае, с не меньшим удовольствием, чем те, у кого нет инвалидности. Скорее всего, их удовольствие от этих занятий даже больше. Вид ребенка, заливающегося смехом, прикосновение любимого человека или раздражение от просмотра предвыборных репортажей на «другом канале» становятся фокусом внимания и занимают доминирующее положение в эмоциональном ландшафте. По крайней мере в эти моменты жизнь инвалида с парализованными ногами не многим отличается от той жизни, в которой они стояли на своих ногах.
Суженный фокус внимания влияет и на обдумывание важных решений, которые могли бы изменить жизнь людей. В одном исследовании жителей американского Среднего Запада спросили, стали бы они счастливее, живи они в Калифорнии. Подобный вопрос заставляет сосредоточиться на явной разнице этих местностей — на климате. Учитывая, что практически все предпочитают голубое небо и приятный теплый воздух серому небу и снегопадам, большинство респондентов сказали, что были бы счастливее в Калифорнии [6]. Однако опросы демонстрируют, что среднестатистический житель Среднего Запада так же счастлив, как и среднестатистический калифорниец. Участники исследования просто не приняли во внимание, что в большинстве случаев климат или даже обстоятельства посерьезней, такие как перемены работы или здоровья, вовсе не занимают так много места в наших мыслях и в наших повседневных заботах.
Принимая собственные решения или советуя что-то друзьям, тот, кто мудрее, осознает влияние эффекта фокусирования внимания. Тот, кто мудрее, осознает, что целостные суждения о качестве жизни — это не просто результат арифметического сложения сиюминутных переживаний страдания и удовольствия. Такие суждения диктуются более широким смыслом, которым мы наделяем многообразные события повседневной жизни. Был ли день, проведенный за уборкой пляжа, исполнением долга, пусть и скучным? Или это была приятная возможность сделать что-то по-настоящему полезное в компании единомышленников? Вот история о двух уборщиках на объекте НАСА, которых просили описать свою работу. Один сказал, что он отвечает за поддержание помещений в чистоте и исправности. Другой сказал, что он помогает послать человека на Луну. Нетрудно догадаться, кому из них работа приносила большее удовлетворение.
Что ведет к счастью: количественные закономерности