Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго

Многие из блестящих экспериментов, которые проводят мои друзья-нейроученые, — скажем, по синхронности нейронов и сознанию, состояниям мозга сновидящих животных или зеркальным нейронам и эмпатии, — я сам никогда проводить не стал бы. Однако я, как философ, интерпретирую их данные и пишу о них. Я подобен философу-паразиту, питающемуся научными работами, которые нахожу сомнительными в моральном отношении. Котята и макаки, которых мы постоянно приносим в жертву исследованиям, не интересуются теорией сознания; результат этих экспериментов интересен только нашему виду. То же относится и к новым медикаментам, которые мы можем таким образом разработать. Однако мы, в погоне за интересующими нас ответами, заставляем страдать другие виды, вызывая у них крайне неприятные состояния сознания и лишая их права на существование. Речь идет не только о возможных болезненных ощущениях во время эксперимента (в этой области ситуация улучшилась), а о вероятной продолжительности жизни. Насколько это правомочно с точки зрения этики? Вправе ли я, как теоретик, интерпретировать данные, собранные посредством страданий животных? Обязывает ли меня мораль бойкотировать результаты таких экспериментов?

Как и этическая проблема искусственного сознания, этот пример иллюстрирует основной принцип, с которым почти каждый согласится: нам не следует увеличивать общее количество страдания в мире, если мы можем этого избежать. Ни в одном другом моральном вопросе разрыв между мыслью и действием не бывает так широк; нигде больше то, что мы знаем, не уходит так далеко от того, что мы делаем (поэтому питание так хорошо подходит как пример для исследования свободы воли). То, как мы столетиями обращались с животными, явно непозволительно. Учитывая все новые данные о нейронной основе сознательного опыта, оправдываться надлежит мясоедам — и, возможно, даже таким интеллектуальным хищникам, как я, философ-паразит, и другим, опосредованно использующим этически сомнительные экспериментальные методы.

Пример 3: судебно-медицинская нейротехнология

Представьте себе, что мы сумели разработать надежный и успешный метод «мозговых отпечатков пальцев»¹⁸. Допустим, мы точно определили нейронный коррелят сознательного опыта, сопровождающего преднамеренную ложь. (В действительности уже обсуждаются первые кандидаты на эту роль.) Тогда мы могли бы сконструировать эффективный высокотехнологичный детектор лжи, основанный не на поверхностных физиологических эффектах вроде проводимости кожи и измерении периферических кровотоков¹⁹. Такой инструмент будет чрезвычайно полезен для борьбы с терроризмом и преступностью, но он, возможно, коренным образом изменит наше общество. То, что прежде было по определению личным делом — содержание ваших мыслей, — внезапно станет публичным. Некоторые простейшие формы политического сопротивления — скажем, дезинформация властей при допросе — станут невозможными. С другой стороны, общество во многом выиграет от возросшей прозрачности. Невинных удастся спасти от смертного приговора. Представьте, что во время предвыборных дебатов перед кандидатом загорается хорошо обозримая для всех красная лампочка, едва в его мозгу активируется нейронный коррелят лжи.