Наука о войне (о социологическом изучении войны)

«Начиная с 1916 г. и после войны, — пишет Ж.Н. Крю[44]— пацифизм вошел в литературе в большую моду. Для того чтобы иметь успех, нужно представить войну в самом кровожадном и мерзком виде. Публика ошибочно думает, что для наиболее плодотворного служения делу мира вполне достаточно нарассказать побольше ужасов о войне. При этом она упускает из вида спросить себя — соответствует ли истине рассказанное о войне зло, а нарисованные ужасы отвечают ли той реальности, которую мы — бойцы пережили. Если публика была бы разумной, она рассуждала бы так: война есть болезнь человеческого рода, болезнь подобная чуме или желтой лихорадке, от которой можно себя предохранить и даже добиться ее исчезновения, если только окажется возможно принять требуемые санитарные меры. Какие это мероприятия? Как их найти, испытать и применить? Для этого нужно подробно изучить самую болезнь, причины ее зарождения, законы ее развития и распространения. Представьте случай, когда честолюбивый и бессовестный доктор опубликовал бы труд с претензией на научность, в котором он представил бы желтую лихорадку в возможно более мрачном виде, приписав ей, не потрудившись даже изучить ее, все пагубные свойства, присущие чуме, чахотке и алкоголизму; можно ли признать, что такой арривист^{11} сотворит полезное дело? И если даже все европейские академии, введенные в заблуждение псевдонаучным обликом такого труда, удостоят его премиями и медалями, разве истинная ценность его повысится? Действительная польза от романов Барбюса и Доржелеса, в особенности же Ремарка, очень немногим выше только что указанного фантастического медицинского труда… Преступно обманывать общественное мнение или подталкивать его идти дальше по ложному пути, на который оно уже вступило. Дело вовсе не заключается в том, чтобы приписывать войне все преступления, возможные ужасы только потому, что она представляет собой бич Божий. Нужно вскрыть действительно происходящие преступления, действительно имеющие место ужасы, для того чтобы сознательно избегнуть их. Обличать войну не в силах каждого писателя. Такое обличение возможно лишь при соблюдении строгой объективности и в то же время при величайшей научной честности. Писатель, который прежде всего стремится понравиться публике, неизбежно впадает в фантазию, гонится за дешевой сенсацией и более чем часто впадает в садизм. В этом отношении ему не приходится даже много придумывать, ибо подобные произведения существуют уже издавна. Труды Барбюса и Доржелеса не явились поэтому продуктами новых наблюдений и критической их оценки. Они использовали наследство подобных же писателей вчерашнего дня и использовали старое обывательское представление о бое. Они ничего не изменили; придерживаясь этих старых традиций, они описали штыковые свалки, превратив прежние героические картины боев в звериные бойни. Они ничего не сделали для того, чтобы восполнить отсутствие психологического понимания боя, свойственное образцам, которым они подражали. Их рядовые бойцы подобны апашам^{12}которые предаются убийству с восторгом, скопированным с героического восторга наших, печальной памяти, военных апокрифов^{13}Это самая возмутительная клевета на тех честных людей, которыми были и французские, и германские солдаты. Вот каковы прекрасные творения пацифистов! Вот та истина, которую они нам преподносят! Конечно, они ее не почерпнули из личного боевого опыта. Писатели, подыгрывающиеся под вкусы публики, знающие то вредное любопытство, которое вызывает убийство, окровавленный нож, изуродованный труп, использовали с большим мастерством эти патологические чувства и веками преподносили мало рассуждающей толпе старые песни, подновляя их лишь мотивами, соответствующими модам текущего дня».

Немногим лучше обстоит дело и в научных трудах. Мне самому пришлось быть непосредственным свидетелем следующего факта. Одно чрезвычайно уважаемое научное американское учреждение заказало мне работу, касающуюся анализа минувшей мировой войны. Работа была выполнена, но автору было предъявлено условие — что работа будет напечатана лишь в том случае, если автор напишет в предисловии, что он является сторонником пакта Келлога^{14}. Правда, протест автора против связывания чисто научной работы с каким бы то ни было политическим актом был услышан и труд, с некоторыми купюрами, был издан. Однако этот факт показателен в том отношении, что даже в высококвалифицированных научных кругах нет еще прочно внедрившегося убеждения в необходимости при исследовании войны придерживаться того же принципа, как и во всякой другой науке: правда, только правда и вся правда!

В этой боязни правды о войне пацифистски настроенные ученые сходятся с профессионалами военными, подготовляющими ведение будущих войн. В таких условиях трудно ожидать зарождения настоящей науки, объективно исследующей войну как специфический социальный процесс, то есть социологии войны. А без развития такой науки ценность выводов общей социологии сильно понижается.