Наука Плоского мира

Следовательно, мы не должны все время оглядываться назад и искать особый смысл в отдельных событиях, кажущихся нам почему-то странными. Пусть этим путем идут пирамидологи и гадетели на кофейной гуще. Каждый узор, образованный каплями дождя на тротуаре, – уникален. Мы не говорим, что если узор сложится в ваше имя, в этом не будет ничего удивительного. Просто если бы подобный узор сложился в полночь на тротуаре в Пекине в эпоху династии Мин, то никто бы этого не заметил. Мы не должны оценивать значимость чего-либо, исходя из уже случившегося. Необходимо также рассматривать все те события, которые могли произойти вместо того.

Повторяем, каждое событие уникально. Пока мы не отнесли его к какой-либо категории, мы не можем знать, в каком именно контексте следует его рассматривать. А если нам неизвестен контекст, мы не можем оценить и его вероятность. Так, взяв в качестве пространства элементарных событий все возможные коды ДНК и просчитав вероятность того, что у кого-то обнаружится одинаковый с вами код, мы убеждаемся, что вероятность этого ничтожна. Однако утверждать на этом основании, что ваше существование невозможно, было бы глупостью.

Глава 35 Опять эти треклятые ящерицы

– ДА, БУДУЩЕЕ ЗА ЯЩЕРИЦАМИ, – произнес Чудакулли. – Это очевидно.

Прошло несколько дней. Все это время вездескоп был направлен на ворох листьев и гниющей растительности неподалеку от реки. Главный Философ ходил мрачнее тучи, а у Декана под глазом вызревал свежий синяк. Война между морем и сушей вошла в решающую стадию.

– Такие маленькие переносные моря… – пробормотал Думминг. – Знаете ли, я никогда не думал о них в подобном ключе.

– Яйцо, оно яйцо и есть, что в фас, что в профиль, – сказал Чудакулли. – Эй, вы двое! Чтобы больше никаких драк, ясно вам?

Главный Философ промокнул платком кровоточащий нос и сказал:

– Он сам бедя сбровоцировал. Все рабно осеан, с какой сдороны ни сбодрите.

– Отдельный океанчик, полный пищи… – завороженно шептал Думминг. – Сокрытый в глубинах… хм, компостной кучи. Которая его нежно согревает. Это все равно что иметь свое собственное солнышко.

Крошечные ящерки, только что вылупившиеся из яиц, одна за другой выползали из-под прелых листьев и соскальзывали в воду. Их глазенки светились надеждой. Самые первые тут же были сожраны крупным самцом, затаившимся в водорослях.

– Да уж, их мамашам многое предстоит узнать о послеродовом уходе, – проворчал Чудакулли. – Интересно только: будет ли у них на это время? И вообще, откуда они узнали, что надо делать? Кто им об этом рассказал?

Волшебники загрустили. Теперь почти каждый день начинался именно так. Казалось, новые существа в этом мире появляются исключительно волею случая и в полнейшем несоответствии с картинками из книжки Библиотекаря. Ведь если кто-то превращается в кого-то другого, то почему некоторые продолжают до сих пор оставаться самими собой? Если на суше так здорово, почему в море все еще водятся рыбы?

Воздуходышащие рыбы, в свое время замеченные Ринсвиндом, так и шныряли вокруг, прячась в мелких болотцах и прибрежных лужах. В общем, все менялось, при этом продолжая оставаться таким, каким было.

Если гипотеза Думминга о том, что одни существа превратились в других, была хоть отчасти верна, то вырисовывалась донельзя унылая картина: мир, населенный малодушными лодырями, отрастившими себе ножки и удравшими на сушу в поисках легкой жизни, вместо того чтобы испытывать всю полноту существования в океане, болоте, ну или где они там еще обретались.

Та рыба, первой вышедшая из воды, воистину являлась позором всего своего рода. К тому же она постоянно кашляла, как будто только что бросила курить.

Чудакулли твердил, что во всем этом нет ни грана смысла. Ну, хорошо, предположим, жизнь двинулась на сушу. Однако, согласно книге, там уже должны были появиться огроменные ящеры, а никто из этих существ пока явно не намеревался работать в этом направлении. Стоило только этим созданиям почувствовать себя в безопасности, как они тут же расслаблялись и складывали лапки.

Ринсвинду, отдыхавшему пока от трудов, сидя на замшелом валуне, все происходящее в общем-то нравилось. В зарослях неподалеку от его камня посапывали какие-то довольно крупные зверюги, выглядевшие как небольшие тощие бегомотики, сляпанные в полной темноте каким-нибудь профаном. Ко всему прочему, они были мохнатыми. А еще они кашляли.

Живые штуковины, ведущие себя в достаточной степени по-жучиному, чтобы их можно было условно принять за жуков, сновали туда-сюда по земле.

Думминг сказал ему, что континенты вновь зашевелились, поэтому Ринсвинд сидел, крепко вцепившись в свой валун.

А самым замечательным было явное отсутствие поблизости какого бы то ни было мышления. Ринсвинд был твердо убежден, что ничего хорошего из подобного рода фокусов выйти не может.