Наука под гнетом российской истории

Поэтому многие социальные группы населения оказались обиженными реформами – их жизнь перестала соответствовать их статусу. Когда продавец коммерческого ларька стал зарабатывать на порядок больше, чем профессор, у последнего слезы незаслуженной обиды напрочь застлали разум. Профессор уже не в состоянии был что-либо анализировать, он, как капризный ребенок, лишь требовал: дай! Хотя прекрасно понимал, что дать нечего.

“Растолковать…, что без науки сейчас и в будущем нельзя создать доходную экономику, некому: вокруг временщики, от которых эти мысли отскакивают, как от стены горох” [520]. Это слова академика Б.С. Соколова, видимо, забывшего от обиды, что государственная наука, никогда прежде не влиявшая на российскую экономику, а тем более не делавшая ее доходной, не в состоянии сделать это и сегодня.

Когда становится плохо, все вдруг обращаются к “миро-вому опыту”, с охотой кивают на Запад, говорят о реальных проблемах сегодняшнего дня с общих позиций и сознательно за-крывают глаза на свои родимые «особости». Подобные же абстрактные упования не в состоянии высечь ни одной конструктивной мысли. Все в них верно и все вхолостую. Вот и президент Академии наук Ю.С. Осипов возглашает, что “без науки, культуры и образования у России нет будущего” [521]. А профессор А.Ф. Зотов еще более сгущает мрак: “… стоило бы задуматься нашим властям – даже не о нашем «завтрашнем дне», а о их собственном «сегодняшнем вечере»!” [522].

Все так. Правда, об этом же почти 200 лет тому назад писал Н.М. Карамзин. Обидно, видимо, признать очевидное: уже три столетия история России и история науки в России идут как бы параллельными курсами: российская экономика никогда не нуждалась в научных инновациях, а советская власть, давая ученым вполне сносное «содержание», вынуждала их работать под таким идеологическим давлением, что привольно могли себя чувствовать только анаэробные организмы. Все прочие задыхались.

Ученые сегодня обнищали все. Все в равной степени социально унижены. И тем не менее «за всю науку» страдать не надо. Ибо существует еще один парадокс сегодняшнего дня. Состоит он в том, что еще в конце перестройки, когда стала интенсивно нищать наука (1989 г.), произошла своеобразная интеллектуальная рокировка с доперестроечными временами. Если в советские годы гуманитарные науки находились под мощным идеологическим прессом, который выжимал из них любую свежую мысль, то сейчас он снят, и философия, история, филология, социология стали бурно развиваться; зато произошло крушение естественных наук (физики, химии, биологии, геологии) – они попали под пресс стихийного рынка и он выдавил из науки всех, кто не согласился получать нищенскую зарплату за сам факт присутствия на рабочем месте. Ведь этим наукам нужны средства – и немалые – на собственно исследовательский процесс. Сейчас же правительство в состоянии подкармливать только ученых, но не науку, да и то не из-за избытка гуманизма, а из-за боязни социального взрыва.

На самом деле, 27 апреля 1992 г. президент России Б.Н. Ельцин подписал Указ «О неотложных мерах по сохранению научно – технического потенциала Российской Федерации». Его итог – создание Российского фонда фундаментальных исследований. А еще через полтора года появляется новый Указ от 16 сентября 1993 г. «О мерах по материальной поддержке ученых России». (с 1 января 1994 г. учредили 5000 ежемесячных государственных научных стипендий для ”выдающихся ученых России” и 1000 стипендий для “талантливых молодых ученых”).

Все это напоминало пайки ЦеКУБУ времен гражданской войны. Конечно, это помощь. Многие ученые смогли, наконец, реализовать свои планы: стали выезжать на международные конференции, публиковать монографии, выполнять конкретные и не очень дорогостоящие прокты. Но главную задачу сохранения российской науки, т.е. стимулирование работы молодых ученых, что и означает поддержку ее потенциала, эти меры не достигли. Сейчас нарушено главное условие притока в науку творческой молодежи – мотивация научного творчества, к тому же недопустимо низко упал престиж занятий наукой. С середины 1993 года начался интенсивный отток научных кадров. Если в 1989 г. в науке трудились 2 215,6 тыс. человек, то в начале 1993 г. уже 1315 тыс. Причем доля эмигрировавших за рубеж невелика, всего 2000 человек за год [523]. Следовательно основная масса «изменивших» науке – это еще активные молодые кадры, не побоявшиеся резко развернуть свою жизнь и заняться более прибыльным, чем наука, делом.